Алиса Орлова: «Россия – бессмертная душа этого мира»

Интервью с Алисой Орловой (Ягубец) – русским поэтом и писателем, победительницей Республиканского конкурса молодых поэтов (Республика Молдова, 1995), финалисткой Кубка литературной студии издательства СТиХИ (Москва, 2022), участницей антологий военной поэзии «Воскресшие на Третьей мировой» и «Поэзия русской зимы», выпускницей литературной мастерской Захара Прилепина, участницей Всероссийского национального проекта «Поэты – России», автором нескольких поэтических книг. В данный момент проживает в Китае.

Страница в ВК — vk.com/id156736284

Стихи — stihi.ru/avtor/yagubets

ТГ-канал — Алиса и Стихи.

– Добрый день, Алиса. Расскажите, пожалуйста, нашим читателям немного о себе.

– Здравствуйте. Вообще, рассказывать о себе – довольно непростое занятие, особенно, если это ответ на просьбу «расскажите о себе». Но что делать, попробую.

Я родилась в городе Кишиневе, столице Молдавской Советской Социалистической Республики, а ещё раньше – столице Бессарабской губернии Российской Империи. В моей семье – и маминой, и папиной – я первое поколение, родившееся в Молдавии: моя мама родилась в городе Ленинграде, папа – в Ангарске; в географию более старших поколений углубляться не буду, скажу лишь, что к Молдавии они никакого отношения не имели. Таким образом, как я уже сказала, я была первым поколением, родившимся под палящим бессарабским солнцем – и, собственно, последним, ибо мои дети родились уже после того, как я покинула свою малую родину навсегда. Девичья моя фамилия Ягубец. И под этой фамилией я писала стихи и тексты для песен, печаталась в периодике и издала первую книгу, снимала кино и работала в журналистике и рекламе до довольно взрослого возраста.

Сколько себя помню, писала стихи, с шести лет. А ещё слушала хорошую музыку, смотрела кино, читала книги и вообще занималась всем тем, что сейчас молодым заменил интернет. В 1997 году окончила школу, потом Кишиневский государственный университет. Через год после этого – в 2003-м – уехала в Россию. Навсегда.

Перед отъездом у меня вышла первая книга стихов «Внутри», деньги на неё дало еврейское агентство «Сохнут». Потом был большой перерыв, и вот в 2022 году у меня вышла вторая книга «Неразменный август» (издательство «СТиХИ») и в 2024, в самом конце, долгожданный сборник «Русские голоса» с предисловием Захара Прилепина и блёрбами (короткими аннотациями) Игоря Караулова и Александра Пелевина (издательство «Лира», серия «КПД»). С момента переезда в Москву я около семи лет работала в киноиндустрии, в театре, в самом крупном «открыточном» издательстве. Пока не уехала в Китай. Парадокс, но именно будучи в Китае я оказалась востребованной на родине как поэт: издаюсь, печатаюсь, выступаю, участвую в общественной жизни. И, конечно, всеми силами поддерживаю Родину в её экзистенциальной войне не только за свое собственное существование, но и за будущее человечества.

– Вы родились в Кишиневе. Как молдавская культура повлияла на Вашу поэзию? 

– Молдавская культура не повлияла ни на меня, ни на мою поэзию вообще никак, от слова совсем. Во-первых, я из абсолютно русской, советской семьи. Во-вторых, в Кишиневе того времени существовала очень мощная русскоязычная социокультурная среда, то есть среда, всецело основанная на русской культуре и русской ментальности. Частью этой среды я и являлась – как и моя семья, мои друзья, школа. За пределами этой среды существовал некий местного разлива национальный колорит, но он воспринимался как фон и, в лучшем случае, как пища для анекдотов. Эта социокультурная среда была настолько тотальной, что до семи лет я вообще была убеждена, что живу в России. Каково же было моё детское разочарование, когда я узнала, что Россия — это что-то иное – другая страна и другая территория! Позвольте, как это Россия – там? А здесь тогда что? Так я осознала, что живу в Молдавии. Это было крайне неприятное осознание, которое, однако, стало залогом моего стремления вернуться на родину.

– Почему Вы переехали в Китай? И как там принимают русскую культуру? 

– Я не переезжала в Китай в классическом смысле этого слова. Просто так случилось, что мне пришлось уехать жить в Китай, произошел такой поворот судьбы, так было надо от меня, не знаю… кому-то свыше, вероятно. И так же кому-то свыше угодно, чтобы пока я оставалась здесь. Но я совершенно точно знаю: настанет момент, и этот «китайский» период в моей жизни закончится, начнется какой-то новый. Когда это будет и что случится потом – не знаю.

Насчет того, как в Китае воспринимают русскую культуру… Я бы всё-таки говорила о том, как в Китае воспринимают Россию и русских, потому что где они возьмут русскую культуру, чтобы как-то ее воспринимать? Для какого-то отношения к чужой культуре надо иметь возможность с ней соприкоснуться, погрузиться в нее, а у простого обывателя такой возможности нет. А вот Россию и русских воспринимают весьма позитивно. К нам относятся хорошо, а когда узнают или понимают, что мы из России – ещё лучше. И обязательно говорят: «Пу Тин» – и палец вверх. В Китае восхищаются Путиным.

– Как жизнь в Китае изменила Ваше восприятие России? 

– Мое восприятие России не меняется с раннего детства, и сейчас я бы сформулировала его как «место обитания Бога». Но если говорить о каких-то геополитических коннотациях, то наиболее кардинально моё восприятие изменилось, когда я жила в Израиле. Это были 2011-2012 годы, годы Pussy Riot, Навального, Болотной, «патриаршьих часов». Именно тогда я осознала, что мою родину атакуют, она под огнём. Но, как сказал Сергей Бодров, нельзя говорить плохое о своей родине, когда она в состоянии войны. Я не то чтобы говорила плохое, но определенная критика, скорее даже внутренняя, была, например, в связи с тем, что мы бросили на растерзание западным шакалам Ливию. В те годы, глядя на все эти «болотные» процессы со стороны, я окончательно поняла, что я с Россией – до конца, и в горе и радости, и тем более в её горьких ошибках. Можно сказать, именно тогда я стала «охранотой» и остаюсь ею по сей день. Мне совершенно неважно, права Россия или нет, как неважно нормальному человеку, права его мать или нет в конфликте с чужими – он априори примет ее сторону. Главное, чтобы она не теряла достоинство.

А здесь, в Китае, я поняла другую вещь, про которую можно написать целую книгу, как минимум – трактат. Россия напрямую управляется Богом. Именно поэтому ей ничего не сделается – она вечна, как вечная мерзлота. Конечно, и вечную мерзлоту можно растопить, но дело в том что тогда непоправимо нарушится планетарный баланс. Так и без России: планеты, человечества вообще не будет, оно не выживет. И поэтому Россия под некой высшей защитой. Россия – бессмертная душа этого мира.

– Ваш род включает в себя священников и ремесленников. Это как-то отражается в творчестве?

– А вот это, конечно, какой-то миф. У меня мама – журналист, папа – филолог, дедушки и бабушки инженеры. К религии никто из известных мне предков никакого отношения не имел, разве что по еврейской линии, но вряд ли там были именно священники. Вот ремесленники там могли быть, но я про это ничего не знаю. В общем, повторюсь, это какой-то миф, домысел, хоть и красивый. Конечно, никак это несуществующее обстоятельство на меня повлиять не могло. А вот профессии мамы и папы, их круг интересов, а также научная картина мира дедушек, которые, к тому же, были атеистами, на меня повлияли очень сильно. Как минимум, научная и религиозная концепции в моем мировосприятии прекрасно дополняют друг друга, а не наоборот.

– Как Захар Прилепин повлиял на Ваше творчество? 

– Захар Прилепин, при всем моем к нему уважении, как автор на меня никак не повлиял. Хотя бы потому, что я познакомилась с его творчеством довольно поздно. Но как общественный деятель, как лидер мнений он, безусловно, очень вдохновляет. Он умудрился (такое русское словечко, означающее, что ещё неизвестно, насколько в происходящем заслуга человека, а насколько – божье провидение) создать вокруг себя такую мощную ресурсную среду, которая состоит из сильных, умных, пассионарных русских людей, и которая не только производит колоссальный объем патриотического продукта – и я не только о творчестве, но и о волонтерстве, о военной службе, но и воспроизводит сама себя. Можно сказать, что Захар Прилепин – пассионарий, в широком смысле этого слова. Он влияет на людей вокруг, и не всегда через творчество.

– Вы писали тексты для молдавских рок-групп. Почему выбрали поэзию, а не музыку? 

– Я, собственно, не выбирала поэзию – поэзия выбрала меня. А вот музыка меня не выбрала, медведь на ухо наступил. Но как «потребитель» музыки я всегда была довольно взыскательна, неутомима, тяготея, как мне думается, к хорошим образцам мировой музыкальной культуры – от рока и альтернативы до джаза и классики. Я вообще считаю, что если и говорить о древней человеческой мечте об универсальном языке, то она воплотилась именно в музыке. Рада, что к моменту моего рождения человечество накопило уже очень солидный багаж, включая западный музыкальный расцвет 60-х.

– Как Вы пережили «ковидные» годы в Китае? Были ли стихи, написанные в изоляции? 

– Мы вообще довольно странные люди – я имею в виду свою семью, и в то время, как весь мир бежал из Китая, мы – в разгар коронавируса – прорывались в Китай. И прорвались. Нам это стоило двух месяцев изоляции – сначала в номере специальной «ковидной» гостиницы, а затем и в специализированном «бункере» без окон. Не буду описывать, как я пережила это с двумя детьми, младшему из которых было четыре, но скажу, что испытаний не по силам не бывает, во что я свято верю. И, конечно, в изоляции я писала стихи, отражающие моё душевное состояние.

Когда нас выпустили, мы оказались в переполненном ограничениями Шэньчжэне, но все дальнейшее было, скорее, весело, особенно в сравнении с двумя месяцами в четырех стенах.

– Назовите, пожалуйста, 5 книг, которые должны быть в библиотеке каждого русского человека?

– Знаете, я далека от того, чтобы что-то кому-то навязывать и считать, что что-то обязательно должно быть в чужой библиотеке. В библиотеке каждого русского человека в принципе должно быть хотя бы пять книг, потому что сейчас есть дома, где книг нет в принципе. Так что должно быть хотя бы пять, а лучше десять, а ещё лучше – пятьдесят. Желательно, чтобы там было что-то из школьной программы, потому что у нас лучшая школьная программа в мире. Желательно иметь сказки Пушкина, лирику Лермонтова, хотя бы по одному роману Достоевского и Толстого. Это уже четыре книги, и если добавить к ним, например, что-нибудь из Стругацких, то уже можно сказать, что человек что-то читал. А куда девать Чехова, Лескова, Тургенева, Платонова, Бунина? Куда девать всю литературу 20 века? А что делать с мировой литературой? Вот и получается, что пятью книгами не обойтись, но пять лучше, чем одна, а десять лучше, чем пять. Так что совет один: читать. Русская культура литературоцентрична, так что странно быть русским человеком и ничего не читать.

– Вы говорили, что «русский голос» после распада СССР «утонул в криках национализма». Возрождается ли он сейчас?

– Безусловно. Вообще, «голос» для меня, как для человека, немалую часть своей жизни наблюдающего за родиной издалека – ключевое измерение. Почему, понятно: голос, то есть звук, разносится значительно дальше и лучше, чем картинка. Мы можем не видеть, что происходит за стенкой у соседей, но слышать плач младенца, крик женщины или звуки джазовой вечеринки. В общем, метафора понятна, и в своем восприятии происходящего в России я в большей степени ориентируюсь именно на «голос». Было время, когда Россия молчала. Нет, конечно, мычала что-то невразумительное в ответ на совсем уж откровенные пощечины, но это и голосом-то трудно было назвать… Это были времена Ельцина. Потом все изменилось, точнее, начало меняться, но по-настоящему, в полный голос Россия зазвучала с началом СВО. Потому что «голос» – это не только и не столько слова, это действия. Если вы не подкрепляете свои слова действием, ваш голос перестают слышать. Теперь, волей не волей, Россию начали слышать. Начали ли её слушать – другой вопрос, но и это не за горами, уверяю.

– Что для Вас значит 24 февраля 2022 года, начало СВО?

– 24 февраля 2022 года для меня означает ровно одно – Победу России. Это странно звучит и довольно трудно объяснить, но есть такие ситуации, когда исход предопределен, конец пути очевиден. Нужно только одно: встать на предлагаемый путь. До 24 февраля 2022 года ничего не было предопределено, у России ещё был выбор – или сражаться, или перестать существовать. Но Россия сделала этот выбор – приняла бой, вступила в войну. А экзистенциальные войны Россия не проигрывает, это факт. Какой ценой – это уже другой вопрос. Но что значит цена в сравнении с тем, что поставлено на карту? Мы же уже ясно сказали один раз – мы за ценой не постоим; думаете, это были просто слова? Да, сейчас мы живём в травоядные времена, и наше руководство изо всех сил старается минимизировать эту цену. Но, в конечном счете, для извечной, надмирной, небесной России, существующей, допустим, в идеальном мире Платона – это все неважно. Важно только одно, и я писала и говорила об этом с первого дня СВО: начав специальную военную операцию, мы УЖЕ победили. Мы встали на рельсы, сели в трамвай, если угодно, который идёт к победе. Надо просто принять этот факт и работать. Что, собственно, мы и делаем.

– Как Вы понимаете фразу «Русское солнце над всем»? Это метафора победы или что-то большее? 

– Мне трудно рационально трактовать свои же стихи. Но тут речь идёт и о неизбежности победы, и о тотальной и беспредельной власти того, что я называю Русский Логос (или «русское солнце») над всей территорией, которую охватывал СССР. Если мы принимаем идею Бога не как седобородого дедушки на облаке, а как единый интегральный закон Вселенной, высший разум, то слово, язык вообще – это универсальное коммуникативное средство сообщения разума Высшего при соприкосновении с разумом более ограниченного порядка – таким, как человек. Говоря проще, язык для меня – пространство высшего, пространство Бога. Тот, кому был открыт Русский Логос, не может просто так отмахнуться от этого опыта, выйти из-под его влияния, как не может человек, которому открылась истина, этой истиной пренебречь. Да, он может отступить от неё, вытеснить её в область бессознательного, но и находясь там она будет определять его жизнь. В этом смысле «Русское солнце» действительно «над всем»: Россия соборна, Россия принимает всех, как и в Царство Божие может войти каждый – и эллин, и иудей. Именно поэтому у России в битве со злом ключевая роль.

– Вы уверены, что дети либералов вырастут патриотами. На чем основана эта вера? 

– История с либералами – это как раз и есть пример вытеснения, о котором я говорила выше. Однако живым существам обычно свойственно выбирать стратегию выживания, а не наоборот. Хотя, глядя на соседнюю страну, начинаешь в этом сомневаться. И с этой точки зрения дети либералов имеют два сценария развития: либо они окончательно отпадут от Русского Логоса, станут иностранцами, и Россия в принципе исчезнет из их актуальной повестки, но тогда почему они должны нас волновать? Либо они исправят ошибки родителей и вернутся в живительный контекст русской культуры, потому что, как я говорила, человек духовно вымирает без корней, без подпитки со стороны коллективного бессознательного своего народа. Им придется вернуться в общность русского народа или прибиться к какому-то другому этносу, как неуклюже пытаются Макаревич, Галкин и т.д. У этих не получится, может быть у их детей или внуков – да. Но живущим в России и отрицающим ее во всей ее, так сказать, цветущей сложности, не к кому прибиваться: либо они вернутся к истокам, либо вымрут. С этой точки зрения я считаю, что их дети выберут выжить. Надеюсь.

– Кто, по-Вашему, сегодня формирует «русский голос» в культуре?

– В первую очередь, это поэты. Писатели тоже, хотя и в меньшей степени, но это и понятно – писательский труд более медленный и основательный. В музыкальной культуре тоже есть свои имена. Но я хочу сказать, и об этом моё стихотворение «Русские голоса», что не существует какого-то «русского голоса» в отрыве от исторического и культурного контекста. В этом смысле «русский голос» в культуре сегодня продолжают формировать Пушкин, Лермонтов, Блок, Чайковский, Репин, Кандинский. Все, кого мы любим и знаем. Просто на них накладываются свеженькие, молоденькие «партии», и так формируется общая смысловая симфония русского народа, мощным потоком идущая из прошлого – через настоящее – в будущее. Мы все – часть этой великой симфонии.

– Как Вы относитесь к эмиграции творческой интеллигенции? Можно ли оставаться «русским голосом» за границей?

– Вы знаете, каким-то образом это отчасти удавалось эмиграции прошлого века – я имею в виду той, что случилась после революции. Но эти никаким «русским голосом» не являются и никогда им не станут. Почему? Потому что те любили Россию, а эти нет. В лучшем случае они любят себя в России, но это чудовищный подлог, народ не обманешь. Они канут в небытие, точнее – они уже там. И оттуда, из небытия, они ещё что-то вещают. В этом смысле я отношусь к ним с жалостью, но к их возвращению – резко негативно. Зачем нам призраки или зомби? Пусть живут там, пусть хоронят своих мертвецов. Мы будем жить и праздновать жизнь. И Великую Русскую Победу. Каждому, как говорится, своё.

– В чем главная духовная опасность для России сегодня?

– Я не знаю, я так высоко не летаю. Это вопрос, скорее, к Патриарху. Но рискну предположить, что это недостаточность патриотического воспитания в школах и детских садах, боязнь употребления слова «русский», хотя сейчас это и уходит понемногу, вялость и отстраненность государства в вопросах идеологии, образования, воспитания. В Китае, например, государство играет ключевую роль в этих вопросах, и это дает очень богатые плоды. Но все, что я перечислила, вроде бы начинает постепенно меняться – опять же, на фоне СВО. Главное, не сворачивать с этого пути, не бояться называть вещи своими именами и не стыдиться своей истории.

– Почему, на Ваш взгляд, женская поэзия стала авангардом военной лирики? 

– Механизм этого явления понятен: мужчина идёт на войну, а женщина рефлексирует по этому поводу. Но я бы не умаляла мужской поэзии. Просто, может быть, женская больше попадает в общественный нерв, но это веяние текущего момента. Все может измениться.

– Ваше стихотворение «Русские голоса» называют манифестом. Что Вы хотели им сказать?

– Что я хотела сказать – уже объяснила несколькими абзацами выше. Но обобщу здесь: идёт огромная волна возрождения русской национальной и духовной идентичности, восстановления Русского Логоса в его границах, физических и метафизических, в его исконных правах. Это важный общепланетарный процесс, связанный с той миссией, которая возложена на русский народ в мировой семье народов. Весь мир, хочет он того или нет, заинтересован в возрождении России и в укреплении ее мощи. Стихотворение «Русские голоса» описывают этот процесс возрождения.

– Как родилась идея сборника «Русские голоса»? Почему это название стало ключевым?

– Это случилось как-то само собой. За три года СВО накопилось очень много материала, и с ним нужно было что-то делать. Так сама собой родилась книга. С одной стороны, она описывает, регистрирует процессы, происходящие сегодня. С другой, пытается их осмыслить, как с точки зрения прошлого, так и в перспективе будущего. Есть там и лирическая часть, но она скорее подсвечивает материал, собранный в первой части и который условно можно определить как зет-поэзию; придает книге иное измерение, семантическую глубину. Без лирико-философской части книга была бы гораздо более манифестативной, плоской, а мне бы этого не хотелось. Русский мир – это не только идущий в атаку солдат, это ещё и беспредельный русский «космос», постичь до конца который не удалось еще ни одному человеку.

– В стихотворении «Русские голоса» Вы соединяете образы Пушкина, Достоевского и Бродского. Что для Вас символизирует этот «стол» русской культуры среди войны?

– Образ этого «стола» посреди войны предельно ясен. С одной стороны, в некоем метафизическом пространстве времени как категории не существует, и Россия нелинейна – она существует не только здесь и сейчас в каждый момент времени, но «везде и всегда» одномоментно. Поэтому за каждым русским человеком стоит этот русский «стол», за которым собраны все его предки – своего рода бессмертный полк. С другой стороны, за столом мы собираемся, как правило, чтобы что-то отпраздновать. И хотя война ещё не окончена, все собираются за столом, чтобы отпраздновать Победу, потому что она неизбежна. И если мы, живущие, ещё в ней сомневаемся, то те, кто «там», знают это наверняка. Вот и садятся с нами за один стол.

И, конечно, этот стол – символ единства всех поколений русского народа. Сражаясь за Россию будущего, мы сражаемся и за Россию прошлого, за её наследие. Потому что эти две России – прошлого и будущего – не могут существовать друг без друга. Это одна Россия.

– Вы называете свои стихи «молитвами о русском человеке». Какую поэзию Вы еще могли бы назвать молитвой? 

– Вообще, это не я так называю свои стихи, это сказано в аннотации на мою книгу, которую написал Олег Демидов. Какую ещё поэзию можно так назвать? Есенина, например. Ахматовой. Из современников у Марии Ватутиной очень молитвенная поэзия, у Динары Керимовой. Но вообще, я стараюсь специально не разбираться в поэзии, тем более современников: моё дело не разбираться в ней, а создавать.

– В Вашей военной лирике так много христианских образов (купола, Вечный огонь, Благая весть). Как вера помогает в Вашем творчестве? Какую роль играет в жизни?

– Скажу то, чего еще никому не говорила: я чувствую себя сейчас живущей в Ветхом завете. Ещё не в Новом, конечно, но уже Ветхом – в той мере, в какой он предшествует Новому. Понимаете, сейчас, по значимости событий – библейские времена. Может быть, потому что в Библии они обозначены как последние. Но факт остается фактом: я, будучи не очень воцерковленным человеком, чьи отношения с Богом являются столь личными, что не укладываются ни в одну религию или концепцию, чувствую сейчас это настолько «по-библейски», что иначе, чем через этот ветхо- и новозаветный вокабуляр выразить не могу. Не придумал ещё человек более значимых символов.

Насчет веры и творчества я как-то сказала, что поэзия для меня лично, как акт творчества, разумеется – диалог с Богом. Пожалуй, ничего не изменилось.

– Как Вы относитесь к термину «зет-поэзия»? Не ограничивает ли он творчество?

– К термину «зет-поэзия» отношусь позитивно, потому что это всего лишь направление в поэзии. Да и как этот термин может ограничивать меня в творчестве, если это я создаю зет-поэзию, а не она меня?

– Как Вы работаете над стихами о войне? Это моментальный отклик или осмысление после?

– Часто бывает, что это моментальный отклик – на какую-то историю, слово или образ, которые зацепили. А иногда что-то копится долгое время и внезапно выливается в стих. Вообще слова «стих» и «стихия» не зря похожи. У меня стихи складываются довольно стихийно, потому что поэзия – это стихия, неподвластная человеку, но с которой можно договориться. Пока удается.

– Ваше отношение к смерти – это принятие или бунт?

 – Безусловное принятие. Смерти нет.

– «За каждой Страстной пятницей приходит Благая весть». Это надежда на победу или что-то глубже?

– Конечно, на победу, только не надежда, а абсолютное знание, что она случится. Она уже случилась, во вневременном мире. Осталось дожить до нее во времени. И, конечно, это ещё и о чем-то большем, гораздо большем. «За каждой Страстною пятницей приходит Благая весть» – это универсальный закон бытия, такой же объективный, как закон всемирного тяготения или второй закон термодинамики. Мне хотелось бы, чтобы мы об этом помнили, особенно в трудные времена.

– Вы называете либералов «пеной дней». Почему именно так?

– Потому что они сойдут, как пена. А пена они потому, что ничего глубокого за ними не стоит. И как во время шторма на поверхности океана появляется пена, так и во время любых государственных катаклизмов на поверхности общества появляется такая вот человеческая «пена». К ним стоит относиться так уже сейчас. Тогда мы будем меньше нервничать и не будем столь мягкотелыми.

– Какие темы Вы планируете раскрыть в следующей книге? 

– Я, собственно, никаких тем в поэзии никогда не планировала и не планирую. Но поскольку следующая книга вполне может быть в прозе, то насчет нее есть планы – я хотела бы описать свое детство и юность в Молдавии, тот экзистенциальный опыт, который лёг в основу моего мировосприятия. Возможно, это могло бы быть интересным.

– Участвуете ли Вы в благотворительности? И как поэт может помочь фронту?

– Да, конечно, моя семья участвует в благотворительности, если можно так назвать помощь фронту. Однако поэт – как поэт, а не гражданин – может помочь именно словом. Словом он может излечить, утешить, дать надежду. Словом может укрепить и вдохновить. Вообще, слово – огромная сила и огромный дар, сродни метанию молний. В начале было Слово – это об огромной созидательной силе, заложенной в нём.

– Как родился Ваш творческий тандем с Кириллом Радцигом и Иваном Кузьминым? Что дают такие совместные выступления в госпиталях?

– Я бы здесь не говорила о творческом тандеме, скорее, такой тандем у Ивана с Кириллом, а меня просто пригласили поучаствовать. Ваня удивительно добрый, отзывчивый человек, он очень много выступает по госпиталям, поддерживает солдат. Поскольку я редко бываю в Москве (пару месяцев в году), у меня обычно не получается выступить, но вот тут совпало. Надеюсь, в следующие приезды получится ещё. Такие выступления, смею надеяться, много дают, причем обеим сторонам. Солдатам поднимают настроение: они чувствуют, что нужны обществу. А для музыкантов, поэтов, актеров это возможность что-то дать своей стране, как-то выразить ребятам свою солидарность. Я думаю, это очень важно.

– Как изменились Ваши стихи для бойцов после живого общения с ранеными? Есть ли строки, написанные прямо в госпитале?  

– Нет, стихи не изменились. Дело в том, что мое общение с ранеными началось на четвертом году СВО, когда все главные слова об этом уже были сказаны. Есть поэты, которые постоянно ездят на фронт и пишут именно о солдатах и для солдат под впечатлением этих поездок – например, Наталья Тебелева. Но это не моя история. Я скорее пытаюсь осмыслить происходящее с каких-то других позиций, хотя и такой разворот тоже не исключаю. Как я уже говорила, поэзия – это стихия, и ее трудно предсказать.

– Как прошли Ваши встречи в Казахстане? Что удивило в местных читателях? 

– Поездка в Казахстан, а именно в Астану, прошла совершенно прекрасно. Не могу сказать, что меня что-то удивило в читателях, но нельзя было не отметить большую отзывчивость и готовность говорить на животрепещущие темы часами. И, конечно, очень приятно было поближе познакомиться с работой Россотрудничества, особенно в лице замглавы Русского Дома в Астане Анастасии Степановой. Мысль о том, что такие «Русские дома» несут свет русской культуры людям по всему миру, греет душу.

– «Поэты – России» с Захаром Прилепиным: как Вы стали частью этого проекта? Чем он отличается от других фестивалей? 

– Всероссийский литературный проект «Поэты – России» – это не фестиваль, это нечто большее. Это возможность дойти/долететь/доехать до самого отдаленного читателя, посмотреть ему в глаза, поговорить с ним напрямую. Это абсолютно уникальный проект и по масштабу, и по наполнению. В него меня пригласила, собственно, Елена Винокурова, автор идеи и руководитель проекта, мой близкий товарищ. Я очень надеюсь, что проект получит продолжение в следующем году, и возможно – в больших масштабах. Очень важно говорить с читателями, особенно сегодня.

– Красная площадь, Филатов-фест – какое выступление запомнилось больше всего и почему?

– На Красной площади я выступала в рамках двух проектов – «Поэты – России» и «Поэзия русской зимы» (концерт-презентация антологии военной поэзии RT). И здесь довольно трудно выбрать, что лучше. Хотя состав участников отчасти пересекался, концерты были абсолютно непохожи друг на друга, и при этом оба проходили при полном зрительском аншлаге. На «Поэтах» мы читали не только свои стихи, но и произведения поэтов Великой Отечественной войны, звучали военные песни. Музыкальное представили Андрей Павлов и Сергей Летов, актер Сергей Потапов пел военные песни. В концерте RT из музыкальных коллективов приняла участие группа «Зверобой». Если бы меня спросили, какой из этих двух концертов посетить, я бы однозначно ответила: оба!

– Что бы Вы сказали тем, кто называет Вашу поэзию «пропагандой»? 

– Я бы сказала «спасибо за высокую оценку!» А если более серьезно, то мне непонятен страх или стеснение понятия «пропаганда». Это навязанный врагом ложный дискурс, в котором берется, а иногда и выдумывается какое-то определение, наполняется предельно негативными коннотациями и пускается в ход с единственной целью – сбить тебя с толку, заставить оправдываться и, в конечном итоге, сделать так, чтобы ты запутался и замолчал. Со мной это не проходит. Пропаганда? Да. Охранота? Безусловно. Пропутинская рашистка? Говорите еще. Стесняться надо собственной трусости, нерешительности, невнятности. А пропаганды стесняться не надо. Если у врага начинает «подгорать» – значит, мы все делаем правильно. И значит, сказанное слово достигает цели.

– Когда Вы почувствовали, что стали «голосом поколения»? 

– Я не знаю, стала ли я голосом поколения и стану ли им вообще – время рассудит. Да и вообще, можно ли говорить о моем поколении – рожденные в 80-х – как о чем-то едином, монолитном? Но, возможно, меня позволительно отчасти отнести к тому, что называется голосом времени. Согласитесь, это немного другое, да и соткан этот «голос» из представителей очень разных поколений, от Сони Юдиной до Юнны Мориц и Александра Проханова. Если это и произошло, то ровно тогда, когда я написала первый десяток стихотворений обо всем, что связано с СВО (они были взяты в антологию «Воскресшие на Третьей мировой»). Но такие вещи происходят невольно, сами собой. Само время решает, что и чьим голосом говорить. Наверное, можно сказать так: моё отношение к России, моя незапятнанная внутренняя репутация сыграли роль в том, что, когда Россия начала говорить, – в качестве своего голоса она выбрала и меня. Мне просто оставалось это принять.

– Перед новым 2025 годом Вы писали о страхе, будто в наступающему году «Время сорвёт коней вскачь». Что конкретно Вас пугало? Ушел ли этот страх сейчас?

– Я не знаю, было какое-то напряжение в воздухе, которое я как поэт не могла не чувствовать. Едва ли это был страх – страх мне не свойственен. Но какое-то беспокойство было, да. Пока не случилось ничего такого, что бы его оправдало, но ведь и год не закончился. Так что поживем – увидим. В любом случае, мы только в начале очень трудного и ответственного пути.

– Какой сценарий будущего России Вам кажется наиболее вероятным?

– Я хотела бы ответить, что вижу справедливый и прекрасный мир и Россию во главе этого мира. Но, боюсь, все будет куда менее радужно. Да, у России действительно все будет прекрасно, хотя и непросто. Она окончательно станет тем, чем ей предназначено – одним из двух планетарных геополитических, ценностных, духовных полюсов. Однако на том конце мира также окончательно сформируется полюс совершенно иной направленности, не менее сильный и гораздо более коварный. Планета будет растянута, распята между этими полюсами. И у части человечества (не у всех) будет выбор, к какому полюсу присоединиться, кому «служить». Но значительная часть Земли будет в так называемой «серой зоне», и вот там дела будут обстоять печальнее всего: там не будет закона, вместо него будет царить постоянный, намеренно генерируемый хаос. Географически эта воронка хаоса будет ближе к нам, чем к противоположному полюсу. Именно поэтому России нужно наращивать силы, стать очень и очень сильной – чтобы быть в состоянии удерживать себя и порядок внутри себя от притяжения этой воронки. Повторюсь, будет непросто. Нужно будет научиться быть не только «овцами» и «пастырями», но и «волками».

Однако этот вызов по силам России. И вокруг себя, и под свое крыло она соберет очень и очень многих. Самое главное, чего ни в коем случае нельзя терять – это глубокая нравственная основа, традиция, гуманизм и, в конце концов, вера, которая к тому моменту приобретет черты синкретичности и впитает элементы не только некоторых других религий и учений, но даже некоторых идеологий, например, коммунизма… Но это я лет на сто вперёд загадываю, вряд ли мы с вами все это увидим в конечном варианте. Однако все эти процессы совершенно ясно видны уже сейчас.

– Ваша дочь тоже пишет стихи, но по-английски. Как Вы относитесь к её творчеству? Чувствуете ли в нём «русский голос»? 

– Мои дети – и мне в этом бесконечно повезло – абсолютно русские по духу и ментальности, очень бескомпромиссные и горячие патриоты России. Причем, я не могу сказать, что это моя заслуга и я их как-то специально воспитывала. Нет. Ощущение, что они «пришли» ко мне уже «готовыми». При том, что старшая дочь хоть и родилась в Москве, какое-то время жила в Израиле, а теперь живёт и учится в Китае; сын вообще в Китае родился и живёт здесь фактически всю жизнь. Их патриотизм и приверженность родине я связываю с той жизненной задачей, возможно, даже миссией, которую предчувствую в них уже сейчас, особенно в дочери. Думаю, им суждено послужить Отечеству – не знаю, в каком виде, но, возможно, поэтому мы сейчас здесь.

Дочь не пишет стихи, то, что я выкладывала – это было школьное задание. Она любит себя называть совершенно не креативным человеком, и действительно – она очень рациональна. Мне это нравится. Я насмотрелась в своей жизни на людей, называющих себя «творческими» и считающих это оправданием собственной несобранности, несостоятельности, распущенности. Я сама во многом не собрана, поэтому мне импонирует рационализм дочери. Сын тоже во многом «готовый» человек: в нем с ранних лет проявляется инженер, конструктор, исследователь, испытатель. Думаю, его будущее будет связано с инженерией и наукой. В общем, мои дети не такие, как я, и меня это скорее радует.

– Что бы Вы пожелали россиянам? Тем, кто живёт в России и тем, кто по каким-то причинам живет за ее пределами?

– И тем, кто живёт в России, и тем, кто живёт вне её, но считает себя ее частью, я бы пожелала самое главное: ничего не бойтесь. Страх – это крайне мерзкая, разрушительная штука. Это оружие врага, одно из самых сильных, если не самое. Я не имею в виду ситуативный страх, когда идёт выброс адреналина. Я говорю о медленном, всё разъедающем страхе, что что-то идёт не так, что все будет плохо, нас сломают… Нас не сломают. Мы сильные. Надо просто один раз и навсегда перестать бояться. Всё будет хорошо, это неизбежно.

А тем русским, которые живут за пределами России не по своей воле, и зачастую в недружественной обстановке, у меня только одно пожелание: дождитесь. Россия обязательно за вами придёт. Русские всегда приходят за своим.

Мария Коледа