Андрей Рудалев: «Запад с нами не коммуницирует, а точит нож»

Интервью с Андреем Рудалевым – публицистом, литературным критиком, членом творческого объединения «Союз 24 февраля».

ТГ-канал — Рудалёв.

— Добрый день, Андрей Геннадьевич! Расскажите, пожалуйста, немного о себе.

— Литературный критик, публицист. Что еще… честно говоря, не очень люблю рассуждать о себе. Мое «я» — дело десятое и мало существенное, важна общность и общее дело. Мы подзабыли, что часть ничего не значит вне целого, некоего единства. Это отпадение, порок, уродство, как постепенно гниющий осенний листок, сорванный ветром с дерева. Вот и пытаюсь всю жизнь научиться слышать, чувствовать, ощущать подключенность к отечественной цивилизационной традиции.

—  Как Вы пришли в литературную критику? Кто Ваши главные учителя?

— Был период занятий наукой, увлеченности медиевистикой. После из опытов в подобном «большом спорте» занялся «физкультурой», то есть критикой. Большую роль в деле погруженности в контекст и узнавания современного литературного процесса сыграли форумы молодых писателей в Липках. Так постепенно и преодолевалось крайне скептическое отношение к современной литературе, практически снобизм.

— Почему Ваша книга «Время распада» посвящена перестройке? И видите ли Вы какие-либо параллели с сегодняшним днём?

— Дело в том, что эта, по словам президента, грандиозная геополитическая катастрофа во многом прошлась по моему поколению. В силу возраста это поколение не являлось ее активными действующими лицами, но во многом ощутило последствия того разлома. Вообще тема перестройки и распада СССР – огромна и до сих пор мало исследована, несмотря на многие высказывания на сей счет.

Если говорить о параллелях, то, по большому счету, мы до сих пор живем в той длящейся реальности, из которой не можем вырваться, не можем ее преодолеть. В том числе и в силу потери ориентации в пространстве и времени, утраты целеполагания. Та перестройка – не столько история, сколько современность. Смутное время на отечественной почве, к сожалению, долгий процесс.

—  Как Вы относитесь к тому, что Вас называют «главным критиком нового реализма»?

— У нас любят пришивать яркие бирки, рассыпать превосходные степени и похвалы, но они мало что значат. Правильнее сказать: был причастен к такому явлению, как новый реализм, который стал раскрывать и исследовать современность, преодолевать многие стереотипы и нигилизм по отношению к ней.

— В чём, на Ваш взгляд, главная проблема современной русской литературы?

— В постсоветской реальности шло последовательное выхолащивание сути и своеобразия отечественной литературы, что сродни ее оскоплению. Ее образ подменялся, искривлялся и извращался. Владимир Путин год назад говорил о подобии интервенции. В литературе это особенно чувствуется, потому как она передовая культуры, область зарождения и формулирования смыслов.

— Почему, по Вашему мнению, литература в России потеряла связь с читателем?

— Оказавшись в плену системы подмен, литература перестала отвечать чаяниям читателя. Попросту принялась обманывать его, заводить в тупики, а то и глумиться. Она стала орудием новой идеологии отчуждения от своей страны. В девяностые стремилась не ставить под сомнения «завоевания» демократии, после стала насаждаться идеологическая линия, где Россия – территория тьмы, порока и всяческого несовершенства. И все это сдабривалось огромным потоком необязательных высказываний, которые к литературе можно отнести с большой натяжкой. Произошло снижение статуса писателя. Поэтому и книжная новинка стала восприниматься этаким «котом в мешке».

— Как Вы оцениваете влияние западных культурных трендов на российскую литературу?

— Все это еще ждет своего беспристрастного исследователя. Одно время казалось, что есть некая объективная реальность, что литература и в целом отечественная культура вошли в полосу нового ученичества, когда должны принять и перенять все самое лучшее, чтобы расцвели здесь все мыслимые цветы. С другой стороны, есть реальность той самой интервенции, когда шло последовательное выкорчевывание отечественной традиции и замещение ее новыми стандартами. Западные НКО, фонды, институты, ярмарки, прямое финансирование. Шло мощнейшее облучение, направленное на полный разрыв связи с отечественной реальностью. И, конечно же, чудо, что все это не привело к полной катастрофе.

— Почему, на Ваш взгляд, патриотическая литература долгое время оставалась маргинальной?

— Это общее место, но патриотическое или «красное» в эпоху распада здесь практически отождествили с «коричневым». Патриотике внушали комплекс не просто неполноценности, но преступности — что, якобы там сидит внутренний фашист. Логика понятна: пробуждение патриотического мешало переделке культуры по западным образцам и победной поступи новых реалий. Очень показателен в этой связи манифест расстрельного октября 93-го «Раздавить гадину», с которым выступила либеральная интеллигенция. Надо понимать, что ломали тогда не советское, а выкорчевывали всю Россию, оставляя руины и пустыню.

— Как Вы относитесь к утверждению, что настоящая литература должна быть вне политики?

— Сейчас это чисто спекулятивная формула. Этакая игра в прятки с реальностью, якобы ставка на чистое искусство, что стало особым политическим жестом. Люди, которые нынче говорят про литературу вне политики, еще недавно насаждали здесь жесткие идеологические стандарты, прикрывая все это рассуждениями об эстетике. Сейчас же они в понятие «политика» помещают все, что не входит в их картину мира или противоречит ей.

— Должно ли государство влиять на литературу? Если да, то в какой форме?

— Безусловно. Это должно быть умное влияние. Не диктат, а ненавязчивая опека. Элементарно государству необходимо создавать условия для творчества, формулировать направление соцзаказа, в рамках которого у литератора должна быть творческая свобода. В этой сфере не должно быть иллюзий, ведь мы все могли наблюдать, что когда государство бросает литературу на самотек, перестает должны образом оценивать ее роль и значение, приходит какой-нибудь западный фонд и начинает кормить желающих с руки, предлагая говорить о «нарушении прав человека в России, о ее извечном ГУЛАГе и тоталитарной сущности».

— Почему, по Вашему мнению, государство долгое время поддерживало либеральных авторов, а не патриотов?

— У нас строилось либеральное государство по всем цивилизованным евростандартам. Это сейчас кажется, что патриотизм был всегда, но еще совсем недавно многие передовицы пестрели навязчивыми заголовками про последнее пристанище негодяя. Считалось, что «либеральное» — это такой универсальный «бизнес», который сближает и устраняет противоречия, поэтому и не обращали внимания на последовательное насаждение западной идеологии. Так бы шло и дальше, но в какой-то момент пришло отчетливое понимание, что Запад с нами не коммуницирует, а точит нож. Поэтому и нынешняя ставка на патриотическое во многом попросту связана с инстинктом самосохранения, а не с разумным выбором. Отсюда и ощущение, что многое очень быстро может поменяться. Стоит Лондонам&Парижам вновь воссиять белозубыми улыбками в нашу сторону…

Еще один момент состоит в том, что с либералами попросту легче договориться. Там нет убеждений, которые бы нельзя было купить. С патриотами сложней, они могут упереться, быть непредсказуемыми.

— Как Вы относитесь к цензуре в литературе? Нужна ли она сегодня?

— Это слишком широкое понятие, поэтому сейчас каждый наполняет его своим содержанием. Долгие годы свирепствовала либеральная цензура, хотя цензурой она не называлась.

Не стоит спекулировать и размахивать цензурой. Она открывает легкую дорожку запретов, и с этой инерции, подавляющей творчество, крайне сложно будет соскочить. Надо работать в направлении развития соцзаказа. Например, рассказывать об истории общности. Многонациональной и многоконфессиональной. Писать об уникальном характере отечественной цивилизации, ее единстве и нераздельности, и так далее. С другой стороны, ограждать литературное пространство от листовок, сброшенных с чуждых аэропланов, где и про сдачу своих культурных позиций, и про банку баварского пива, и про многое другое.

А надзирать и блюсти за литератором, делать его осмотрительным, внушать охранительную мысль «кабы чего не вышло», то есть устраивать этакое подобие полицейской будки посреди литературного пространства… Все это в конечном счете станет работой на наших заклятых оппонентов.

— Почему «Союз 24 февраля» предлагает передать книжную индустрию из Минцифры в Минкульт?

— Элементарно: современный литературный процесс, книжная культура остро нуждается в сущностных изменениях, а они не возможны, потому как литературой до сих пор заправляют люди, полагающие, что прибрали ее к рукам еще в девяностые. Они, по сути, и были здесь смотрителями и местными управляющими культурной «интервенции», затачивали литературу под западные стандарты. Они создали систему, которая попросту не работает в сопряжении со своей страной. Отсюда и так тяжко проходят какие-либо изменения, а если что-то происходит, то носит декоративный характер с эффектом около нуля.

Да, и нынешний отрыв литературы, сущностной основы отечественной культуры, является, мягко говоря, странным явлением, но объяснимым в логике той самой либеральной и западнической перекодировки.

— Как и почему возникла идея создания «Союза 24 февраля»? Было ли это стихийным объединением или осознанным шагом?

— Скорее надо говорить о синтезе стихийного и осознанного. Эта идея носилась в воздухе, в какой-то момент она стала озарением в дружеском кругу и принялась реализовываться. Можно сказать, что идея необходимости подобного объединения вела литераторов. Мы не занимались самопрезентациями, не впадали в нарциссизм, не учились ходить на головах, чтобы всех поразить и восхитить. Скорее проговаривали и артикулировали то, что у всех на устах. Старались по мере сил придать нужное звучание с главным посылом о необходимости структурных перемен в современной отечественной литературе.

— Как Вы определяете миссию «Союза 24 февраля»? Это протест, альтернатива или что-то иное?

— Мы изначально определили себя третьей силой: неангажированным голосом литературной среды, которая бы создавала необходимое дискуссионное пространство. Как это ни странно, но в современном литпроцессе давно не было места дискуссиям. Долгое время все было подменено видимостью диалога и шло переливание из пустого в порожнее, часто тешились толчением совершенно несущественных вещей, постепенно и литературу превращая в безделушку. Сейчас существует опасность, что словесностью будут «заниматься» посредством спускаемых циркуляров и упакованных решений, исходя из установки, что где-то и кому-то наверху видней.

— Кто вошёл в состав Союза? И почему среди подписавших декларацию нет таких известных патриотических авторов, как Прилепин или Проханов?

— Сейчас в нашем кругу порядка трех десятков литераторов. Все – состоявшиеся авторы, которые собрались не ради ситуативного пиара и возможности покричать хором. Мы не гонимся за массовостью, хотя при желании могли бы и на порядок расшириться. Также и не делаем ставку, как это зачастую принято, на «звезд» и громкие имена. Впрочем, абсолютно уверен, что и Проханов, и Прилепин, и многие другие разделяют наши убеждения и искреннюю боль за судьбы отечественной литературы. Мы все на одной волне, просто у каждого свое дело.

— Почему СВО стала определенным «водоразделом» в литературной среде?

— Таких водоразделов было много в новейшей отечественной истории. Это и год распада – 1991-ый, и тот же октябрь 1993-го, выстреливший кровавым воззванием «Раздавить гадину!». Можно говорить о начале десятых годов и «болотных» волнениях. Затем был 2014 год: с майданом, Крымом, ужасом Одессы и окровавленным Донбассом. Февраль 2022 года же стал моментом истины, после которого уже не осталось практически никаких иллюзий. Реальность предстала, как на ладони. Стало понятно, кто и что из себя представляет, окончательно спали многие покровы. С началом этих эпохальных событий, будто явью, открытой книгой стала и вся отечественная история. На наших глазах развернулся новый отечественный эпос. Осыпались многие искусственные декорации, растворились миражи и иллюзии. Мы стали сопричастниками огромного и важнейшего знания, которое необходимо хранить.

Начало СВО дало нам шанс на преодоление вялотекущей, но последовательной инерции распада и смуты. Эти процессы, развивавшиеся уже не столь явно, как в девяностые, погружали нас в подобие летаргического сна, лишали воли и решимости, внушали безразличие и нигилизм к своему.

— Как Вы относитесь к авторам, занявшим нейтральную или антивоенную позицию?

— Не для оправдания, а ради понимания: в стране долгие годы действовала тотальная пропаганда установок, рабами которых они стали и которым следовали. Поэтому в какой-то мере был понятен шок некоторых, которые почувствовали себя рыбой, выброшенной из водной стихии. Вот и воспринимаю многих за тех самых рыб, которые прыгают себе, нелепо выпучив глаза, судорожно раздувая жабры и роняя чешую. Что уж говорить — в прежнем аквариуме им было многим комфортней. Только они забыли, что мир – не аквариум, и он не огражден стеклами их представлений.

— Почему, на Ваш взгляд, многие известные писатели поддержали Украину, а не нашу страну?

— Все просто: нынешняя Украина как раз и воплотила в себе тот образ, который они всеми силами старались воплотить в России. Это абсолютная зачистка цивилизационной сущности, подмена, выхолащивание памяти, а также культ смерти. Ведь каждая смерть отдаляет от прошлого, лишает памяти, создает иллюзию, что через истребление «индейцев» появится возможность устроить на удобренной кровью почве нечто абсолютно новое и схожее со всем «цивилизованным» миром.

— Как война изменила литературный процесс в России?

—  Пока все еще можно говорить не об изменениях, а ожиданиях. Много говорится о патриотическом векторе, но все еще есть ощущение шаткости и ситуативности: изменится повестка и все вернется вспять.  По сути, практически все институции остались прежними, а также и персоналии. Патриотическому выделена весьма ограниченная резервация, ничем не подкрепленная в долгосрочной перспективе. Впрочем, изменения не происходит сами по себе. Не стоит полагать, что реальность СВО, как раньше рынок, все чудесным образом управит и преобразит. Изменений необходимо добиваться, на них надо настраивать, за них следует бороться, что и делает «Союз 24 февраля»: толчет молоко, чтобы сделать из него масло.

— Может ли литература, творчество, искусство в целом быть оружием в современной войне?

— Нам навязывалась долгие годы оскопленная версия творчества. При том, что в отношении нас оно всегда воспринималось оружием. Так происходило еще в годы холодной войны, и та их традиция после распада СССР не изменилась. Мы же до сих пор являемся, по сути, заложниками того восприятия — что литература мало что значит, что она сродни игры в бисер и лишь заполнение досуга. Следует помнить реальность, что, например, могущественная держава может пребывать на пике своей военной мощи, но приходит книга — одна, вторая — и вся эта мощь превращается в труху и ржавчину. Литература – наш невероятный потенциал, наша непобедимая энергия, ее необходимо использовать разумно, чтобы нести свое слово, свою правду миру.

— Как Вы отвечаете на обвинения в том, что «Союз 24 февраля» — это литературный РАПП?

— Глупость. Люди в злопыхательской энергии забавляются навязыванием ярлыков, выискиванием аналогий, чтобы навязать свою трактовку или подменить реальность. У «Союза 24» нет стремления к какой-либо стандартизации или жажды забрить всех под одну гребенку. Часто возникает ощущение, что мы движимы инстинктом самосохранения отечественной литературы.

— Какие конкретные шаги уже предпринял «Союз 24 февраля»?

— Нашей общности лишь полтора года. В феврале мы сформулировали программу развития отечественной литературы «Русский литературный прорыв», в основе которой принцип системности и разумности изменений. Многократно выступали и вели обширную переписку с различными органами власти за передачу литературы из ведения Минцифры, говорили о книжной монополии, проблемах современной детской литературы, о продвижении литературы за пределами страны и так далее. Были и круглые столы в Госдуме. Еще раз: мы – неангажированный рупор, который пытается донести не только информацию о проблемах литературы, но и путях ее развития.

— Планируете ли Вы создавать свои издательства, журналы, премии?

— Все в процессе. Но уже сейчас в наших рядах люди, которые работают в издательствах, издают журналы и трудятся в премиальном процессе, являются гуманитарщиками. И все – высочайшие профессионалы своего дела.

— Каким Вы видите будущее «Союза 24 февраля», после окончания СВО?

— Наше движение вовсе не связано только с реальностью СВО. Спецоперация, скорее, стала той пограничной ситуацией, после которой всем стало понятно, что дальше отступать некуда, в том числе и в сфере культуры, литературы. Наша задача — чтобы патриотический вектор не был лишь веянием времени, чем-то из разряда ситуативного и конъюнктуры, чтобы он укоренился на долгосрочную перспективу, чтобы была возможность развития суверенной отечественной культуры, которая бы преодолевала расколы и соединяла цивилизацию.

— Почему, по Вашему мнению, книжный рынок в России контролируется всего несколькими игроками?

— Это я называю частно-чиновничьим партнерством. Для практически монопольного бизнеса подобное положение дел – основа процветания и благоденствия. Для ответственных лиц, с девяностых курирующих литературу и не выпускающих ее из своих удушающих объятий, такая ситуация также удобна, ведь всегда можно заявить, что все под контролем. А между тем в этой сфере рынок рулит и все решает, то есть темный лес и абсолютно не прозрачная система. Очень показательно, что в конце прошлого года стоило только советнику президента Елене Ямпольской заикнуться о необходимости наведения порядка в книгоиздании, так пошел шум со всех сторон и быстро дали понять, что об этом даже и заикаться не стоит. Большой бизнес, существенные обороты — все это рулит, а вовсе не государственные интересы.

— Как это влияет на патриотически настроенных авторов?

— Сейчас книжный рынок нехотя, но подстраивается и мимикрирует под веяния времени. Патриотических авторов постепенно переводят из разряда нишевых, ведь ранее они были закреплены примерно на уровне эзотерики. Их резервацию лишь чуть подсвечивают, чтобы отрапортовать. Но все это временно. После им попросту вновь укажут на дверь и примутся опять раскручивать иноагентский конвейер, ведь существующий книжный рынок именно на это и заточен.

— Как Вы относитесь к идее создания государственных издательств?

— Это обязательное условие возможности суверенного развития отечественной литературы. Таких издательств может быть несколько. Например, в каждом федеральном округе.

— Почему, на Ваш взгляд, Союз писателей России не смог стать главной патриотической литературной силой?

— Причин масса. Постсоветская культурная политика была направлена на последовательную деградацию всего патриотического, чтобы можно было заявлять, что патриоты сами по себе ничего не представляют и могут лишь запрещать и отменять. Мы же помним про «Раздавить гадину!» Вот ее и давили. Патриотическое в итоге и деградировало, находясь на культурной обочине.

— Как вернуть литературе утраченный статус «учителя жизни»?

— Может литературе и не обязательно учительствовать, но свой статус необходимо возвращать, иначе смысла в ней никакого нет. Просто необходимо вспомнить, что литература на отечественной почве многим больше, чем литература, например, в западном понимании. Ее же у нас последовательно доводили практически до беспомощного, декоративного состояния. Следует вернуть литературе ее положение во главе культуры. Без этого территория отечественных смыслов, идей, образов заметно оскудела.

— Какие жанры, на Ваш взгляд, будут доминировать в ближайшие годы?

— Чтобы что-то доминировало, над этим надо работать. Само собой ничто не происходит. У нас не так давно устроили фабрики по подготовке преимущественно женских авторов. Их выпустили, тут же отпечатали книгами, а после стали проводить всевозможные мероприятия и круглые столы, выдавая женский призыв в литературу за объективную реальность.

Поэтому если у литераторов будет возможность и стимул, например, писать романы, а не скороспелые поделки, то и они будут появляться. Если будет соответствующая инфраструктура для продвижения рассказа, то он возьмет свое. Одно знаю точно: словесности необходимо уйти от ориентации на кинематограф и экранизации. Крайне унизительный статус литератора и работа в лучшем случае «за еду» заставила писателя взирать с тоской на тучные хлеба кинематографа в надежде, что его заметят и пригреют. Под эти надежды подверстывалось и писательство, становясь поверхностным и легковесным.

— Какая книга лучше всего отражает дух современной России?

— Таких достаточно много, но назову роман Захара Прилепина «Санькя». Тем более, что у меня только вышла книга «Время героя», где рассуждаю о значении этого романа. Да, и обязательно необходимо читать все, что пишет Герман Садулаев. Его книги могут оставлять разные эмоции, но дают отличное понимание той реальности, в которой мы живем.

—  Каким Вы видите будущее самой России после СВО? А будущее литературы?

— Еще Александр Зиновьев писал о законе регенерации отечественной цивилизации. Вот и я надеюсь, что СВО – это революция: вызов западному миру, у которого были свои планы на нашу страну и преображение России изнутри. Страна должна вновь осознать себя уникальной цивилизационной единицей и уйти от постыдного и деструктивного западничества. Тогда она будет вновь собирать вокруг себя, в том числе и растраченное, и преданное. Что до литературы, то словесность – одно из главных достояний России. Без нее она попросту перестанет существовать, станет слепоглухонемой. Поэтому и будущее словесности неразрывно связано с будущим нашей страны.

— Как относитесь к современной школьной программе? По Вашему мнению, что нужно в ней изменить, добавить или убрать?

— Нам сначала необходимо определиться, чего мы хотим от школы и какие задачи выполняет школьная программа по литературе. Пока же присутствует некая сумятица. Школьную программу дергают то в одну, то в другую сторону и пытаются нафаршировать всем подряд.

— Что бы Вы пожелали всем россиянам и нашим союзникам сегодня? Фронтовикам, тыловикам, волонтерам, простым мирным гражданам?

— Мирного неба над головой и преображения России. Все это будет достигнуто нашей Победой.

Мария Коледа