Дмитрий Артис: «На войне сомневаться нельзя. Ни в себе, ни в братьях»

Интервью с Дмитрием Артисом (литературный псевдоним Дмитрия Краснова-Немарского) – писателем, поэтом, драматургом, участником СВО, солдатом, победителем номинации «Скальд Новороссии» в рамках премии Владлена Татарского. Ведёт собственный телеграмм-канала «Дмитрий Артис (не только стихи)».

— Здравствуйте, Дмитрий Юрьевич. Расскажите, пожалуйста, немного о себе.

— Родился я очень давно, когда дети ещё ходили в пионерских галстуках, а дома не было персональных компьютеров. Но всё равно было весело. Закончил среднюю школу. Поскольку я любил театр и книги, у меня встал вопрос, куда идти после школы. Думал идти либо в библиотекари, либо в артисты. Но, поскольку был 1991-й год, как-то идти мальчику работать библиотекарем было неудобно, неловко. Это была эпоха лихая, и закрываться в библиотеке было не очень интересно. Хотя я всю жизнь любил книги, читал запоем. В общем, я подал документы во все театральные ВУЗы, на актёрские факультеты. Благополучно провалился везде – и слава Богу, как говорится. Ушёл в армию, отслужил два года. Вернулся и поступил в Российскую академию театрального искусства – ГИТИС – на продюсерский факультет. Это был 1994-й год. К окончанию ГИТИСа, в 1999-м году, у меня уже был свой собственный театр. Я прошёл все ступеньки театрально-административной работы, начиная от администратора, главного администратора, замдиректора, заведующего постановочной частью до директора и учредителя театра. В 1999-м году я уже защищал дипломную работу по собственному театру. Диплом назывался «Как создать театр». 

Тем не менее, литература меня не отпускала. Я много писал – стихи, пьесы, которые ставились как в моём собственном театре, так и в других. В 2005-м году я подал документы в литературный институт имени Горького, на семинар поэзии. Отучился шесть лет и в 2011 году я отдал ключи от нашего театра брату. Театр был фактически семейный – мама у нас была главбухом, я был директором, а брат – худруком, режиссёром. Оставил ключи от театра брату и сказал, что — всё, с меня достаточно, я буду заниматься только литературой. Характером я скорее интраверт, публичность не люблю, а брат – наоборот, очень её любит. В театре же как – какую бы ты должность ни занимал, от уборщика до директора, это всё равно публичная профессия, что меня всегда раздражало.

Итак, фактически с 2012 года я занимался исключительно литературой – писал, читал, снова писал и снова читал. Рецензировал книги, писал пьесы, стихи. В общем, жил достаточно спокойной, замкнутой жизнью, особо никуда не лез. Мне было достаточно книг и домашнего компьютера, где можно было бы печатать текст.

В 2022-м году, когда случилось то, что должно было случиться давно, я остаться равнодушным и спокойно сидящим на диване не смог, поэтому пошёл в военкомат, проситься на войну. Поскольку мне уже было к тому времени 49 лет, военкомат в первый раз мне отказал. Второй раз тоже отказал. В третий раз мне выдали огромную кипу бумаг, где были перечислены те врачи, которых мне нужно было пройти. Я подумал, что, наверное, пока буду проходить всех этих врачей — успею умереть – и поэтому ушёл через добровольческое формирование, для чего не потребовалось собирать все эти документы и проходить обследования.

Так 17 декабря 2022 года я оказался на пункте сбора добровольцев, а через два дня уже был «за ленточкой», на линии боевого соприкосновения.

В 2024 году я отработал два контракта. Вернулся. Занимаюсь сейчас исключительно литературой, встречаюсь с людьми, рассказываю о происходящем. В общем, занимаюсь работой в тылу. «Солдат в тылу», скажем так.

— Когда Вы поняли, что хотите стать писателем?

— Я уже так давно живу, что мне кажется — я всегда хотел стать писателем. И я им до сих пор хочу стать. Пишу, пишу – и всё ещё хочу. Мне кажется, я родился с этим ощущением.

— Как театральный опыт повлиял на Вашу литературную работу?

— Даже не знаю. По крайней мере, отдав театральной работе четверть века, я понял, что я – совершенно не театральный человек. Потому что по природе я, как уже говорил, интраверт. А театр – это профессия публичная, меня же публичность всё-таки раздражает. Поэтому литературная работа, чтение и написание текстов – это то, что мне больше нравится.

— Почему Вы выбрали псевдоним «Артис»?

— Фактически, я его даже не выбирал. Так получилось, так назвали. Сначала просто «Артис» — но без имени мне не очень нравится. Так и получился – Дмитрий Артис. В переводе с древнегреческого «artis» значит «искусство», а «Дмитрий» – «земледелец». Ну, такой земледелец искусства. Получается соединение, которое мне вполне нравится, олицетворяет меня.

— Некоторые Ваши книги — «Как настоящий солдат» и «Сердце дракона»— о детях и для детей в условиях СВО. Почему Вы решили писать на такую сложную тему?

— Я пишу об этом, потому что об этом никто не говорит, а мне кажется, что это очень важно. За 12-13 лет войны у нас из литературы фактически вычеркнуты дети, которые сейчас находятся и на переднем крае, и дети, которые приезжают из прифронтовых посёлков в большую Россию. Мы о них не говорим, как будто их не существует. А они есть, и их огромное количество. Эти дети остались без литературы о себе. И я говорю о них, об этих детях. Это дети войны, это дети, выросшие в условиях войны. Это дети-герои. О них надо говорить. О ком ещё писать, как не о героях?

— Как дети реагируют на Ваши книги?

— Дети реагируют очень хорошо. Сначала я, конечно, побаивался затрагивать эту сложную тему, но, как ни странно, дети реагируют лучше, чем многие родители. Они открыты и понимают, что это о них, для них, им это близко. Они вступают в разговор, обсуждают книги.

— Вы выступали за госрегулирование издания детской литературы. Не боитесь ли, что это ограничит творческую свободу?

— Я уходил на войну добровольцем. Я провёл на войне почти год, и неужели Вы думаете, что я, вернувшись с войны, буду бояться какого-то ограничения? Да и как можно ограничить творческую свободу? Это нереально. Я пишу – и что, мне руки с пальцами отрубят? Это невозможно.

— Почему, по Вашему мнению, современная детская литература не уделяет серьезного внимания патриотической тематике?

— Потому что детская литература – продажная. Мы упустили из своего внимания детскую литературу. И если поэзию и большую прозу мы как-то подтянули и начали говорить о серьёзных вещах, то детскую литературу мы упустили полностью.  Ею занимаются враги России. А это очень серьёзно, потому что дети – наше будущее. Сейчас же они питаются информацией, которую им подсовывают всякие не очень хорошие люди. Они живут в этой информации. Наших голосов там нет. Это очень страшная ситуация. Может дойти до того, что дети подрастут и в конечном итоге перепишут историю нашей страны, нашу с Вами историю.

— Как Вы относитесь к комиксам? Почему считаете, что они не заменят полноценной литературы?

— Комиксы – это работа художников, а не работа слова. Это работа с какими-то сюжетами, картинками. А литература – это, прежде всего, слова, буквы. Это не картинки. Поэтому – как могут картинки заменить литературу? Это разные виды искусства. Я не говорю, что комиксы – плохо. Просто это совсем разные вещи. С детской литературой у нас очень большие проблемы, и комиксы, конечно же, её не смогут решить. Комикс работает на глаза, на картинку. А литература занимается смыслами, уходит в глубину подсознания. Это просто, как дважды два – четыре. Конечно же, комиксы – это не литература, а литература – это не комиксы.

— Какие книги и фильмы повлияли на формирование Вас как автора?

— Казалось бы, такой простой вопрос, но в то же время сложный. Я всеядный. В детстве, в юности я читал всё, что мне попадало под руки, читал запоями. Мне нравилось всё. Я воспринимал текст как послание чего-то такого свыше, что умеет писать, разговаривать языком понятным, внятным, красивым, умным.

Наверное, какие-то конкретные книги я бы не назвал. Я очень люблю Блока, если мы будем касаться поэзии. Мне кажется, это один из мало и плохо изученных гениев XX века, рядом с которым ни один другой автор этого периода рядом не встанет. Там и глубина, и мощь, и слабость, и рыцарство, и героизм – в Блоке есть всё.

— Какое Ваше стихотворение Вы считаете самым личным?

— Я – лирик, пишу то, что меня волнует в какой-то конкретный момент. Поэтому все мои стихи достаточно личные. Какое-то отдельное я не смог бы выделить.

— Что побудило Вас отправиться на фронт добровольцем, несмотря на возраст и творческую карьеру?

— Любовь к Отечеству. Это звучит, может быть, пафосно, может быть, патетично. Но я люблю свою Родину, и когда она в опасности, я не могу позволить себе оставаться дома.

— Как близкие отреагировали на Ваше решение участвовать в СВО?

— Конечно, они переживали, волновались. Это нормально. До ухода я не говорил никому о своём решении, потому что боялся, что начнётся такой бабий вой – а зачем, не надо… Это заронило бы зёрнышко сомнения, а на войне сомневаться нельзя. Ни в себе, ни в братьях – ни в ком сомневаться нельзя. Мне кажется, это меня и спасло во многих вещах.

— Каким был Ваш первый день на передовой? Что больше всего запомнилось?

— Мой первый день на передовой – сначала нас перекинули бортом, 200 человек. А потом мы ехали 14 часов на КАМАЗе. Это было в декабре 2022 года. Собачий холод, еды мало, воды мало. И мы за 14 часов так задеревенели, что, когда нас привезли в расположение – разбомбленная птицеферма – мы просто вывалились из КАМАЗов, и кто в чём два-три часа просто спали вповалку. Уже потом, когда проснулись, начали приводить птицеферму в более-менее приемлемое состояние, чтобы там можно было пробыть какое-то время. Оттуда ходили на боевые.

— Почему Вы начали вести «Дневник добровольца»?

— Я – человек малоразговорчивый. Обычно много слушаю и мало говорю. Нужно было с кем-то вести разговор, поэтому я завёл себе такой дневничок, куда записывал каждый день какие-то происходящие события. Просто гонял слова, как говорят. У нас на фронте ребята очень любили играть в игрушку – из букв составляли слова. А, поскольку я – литератор, то я из слов составлял предложения. Это помогало мне держать мозг в рабочем состоянии, контролировать свою психофизику и как-то справляться с трудностями.

— Как сослуживцы относились к тому, что Вы ведёте дневник?

— Да никто и не знал. Это уже к концу второго контракта парни начали догадываться, что я что-то там пишу. Многие сидят, когда свободное время выдастся, кинцо какое-нибудь смотрят, играют в игрушки, музыку слушают – а я сижу и ковыряюсь с буквами, пишу, пишу… В общем, хорошо относились. Когда «Дневник» вышел — парни читали, благодарили. Многие, правда, писали, что «надо было пожёстче». Но жёсткости мне и в реальной жизни хватало, наоборот — мне нужно было чуть-чуть красоты и лёгкости.

— Вы говорили, что солдаты просили Вас: «Пиши правду о нас». Как Вы понимаете эту правду?

— Это был единичный случай. Тот человек умер, к сожалению. «Правда» — это то, что в реальности происходит. Вот она и правда. Вот как я её понимаю. Правду не понимают, правду говорят и пишут.

— Как война изменила Ваше восприятие жизни и творчества?

— Я стал больше доверять себе. И это самое главное, что война поменяла во мне. Раньше я больше сомневался, рефлексировал, чего-то побаивался – как это будет оценено, ещё чего-то. Сейчас — не испытываю этого страха, абсолютно. И если звезда меня ведёт — значит, я должен идти. Если у меня есть желание сказать о чём-то, написать что-то – значит, я буду это писать, не оглядываясь на кого-то, на чьё-то мнение.

— Вы получили ранение под конец контракта. Как сейчас Ваше здоровье?

— Здоровье нормальное, для тыла оно вполне приемлемо. Для войны – тяжелее, потому что со слухом есть проблемы, с глазами, с ногой, с лёгкими. Я вообще не очень люблю жаловаться, но для войны, для боевых действий – я уже, конечно, не тяну.

— Что для Вас значит медаль «За храбрость»?

— Проведя год на войне, проводив к Богу лучших из людей, оставшись без серьёзных ранений, живым, при том, что я воспринимал гибель за Отечество как дар свыше, но оставался целым, мне казалось, что я, наверное, не очень хорошо работаю. Поэтому, когда под конец контракта меня подранило, я благодарил небеса за то, что оценили мою любовь к Отечеству. Так что медаль «За храбрость» — это для меня благодарность от государства, от страны, которую я защищал, от командира.

— Какие моменты на фронте были самыми тяжёлыми, а какие — самыми светлыми?

— Самые тяжёлые моменты – это когда твоя боевая группа остаётся, идёт другая группа – и вот этот процесс ожидания возвращения парней – очень тяжёлый. Светлое – когда ты сам возвращаешься, налегке, и всё хорошо и с тобой, и с твоей группой. Это светлый момент, когда ты радостный и гордый и за себя, и за парней, что вы справились с задачей.

Вообще, очень много красивого на войне. У меня два момента прямо из головы не выходят: когда мы выдвинулись и ночь пережидали в блиндаже, я выполз – вокруг обугленные «карандаши» деревьев стоят, и наши миномётчики работают. Лежу на земле, звёздное-звёздное низкое небо, яркие звёзды и наши мины летят… Очень красиво. Как в детстве, когда мы фейерверки пускали. Или вот ещё красивый момент – помню, мы с заводом работали, вокруг всё белое-белое, рытвины только от воронок чёрные. Я поднимаю голову, смотрю на здание завода – так солнце падает красиво, что завод кажется древнегреческим храмом. Я просто застыл и думаю: «Какая красотища!» … Очень было впечатляюще.

— Кем Вы больше себя ощущаете — поэтом, прозаиком или солдатом?

— Понятно, что во время войны и поэты, и прозаики, и конюх, и повар, и плотник – все солдаты. Пока идёт война – я солдат.

— В Ваших стихах есть религиозные мотивы. Как вера помогает Вам в жизни и на войне?

— Вера помогает не только на войне, она и в мирной жизни помогает. И вообще по жизни с верой легче справляться с какими-то трудностями. Как помогает? Молишься. За себя — реже, за парней — больше. Просто молишься и всё. Поминаешь. Я когда уходил, меня батюшка, отец Сергий из храма Всех Святых в Земле Российской просиявших, Ростов-на-Дону, просил: «Не ругайся матом, не поминай Божью Матерь всуе». Я старался матом не ругаться. На войне я, по-моему, ни разу так и не выругался. Даже когда было очень тяжело. Спасибо батюшке, спасибо Господу Богу. Меня за это наградили жизнью.

— Были ли моменты на фронте, когда Вы ощущали чудо или высшее провидение?

— Вот прям на фронте я не чувствовал какое-то чудо или высшее провидение. Уже после возвращения с фронта, в госпитале, я, конечно, оглянулся назад, проанализировал какие-то ситуации и, конечно, вдруг начал понимать, что находился где-то на волоске, между жизнью и смертью. И меня вытягивало только каким-то чудом. Но это уже когда контракт заканчивался.

— Как Вы относитесь к смерти после того, что видели на войне?

— К смерти я отношусь так же, как и до войны. Но у нас в роду как-то было принято, что человек рождается – человек умирает, это в порядке вещей. Про смерти парней – я не выстраивал внутри себя какую-то трагедию. Понятно, что воины не умирают, воины живут вечно. Когда внутри себя загоняешь эти фразы, смыслы, то как-то легче относишься. Это как дар Божий – погибнуть за Отечество.

— Что для Вас значит премия Владлена Татарского и спецприз «Скальд Новороссии»?

— Я с огромной благодарностью принял спецприз «Скальд Новороссии», и вообще, всё, что делается вокруг премии Владлена Татарского, для меня очень важно. Я и в будущем буду стараться не подводить ни парней, ни людей, болеющих в тылу за Россию. Спасибо огромное членам жюри.

— Как Вы относитесь к тому, что Ваше творчество стало частью «фронтовой литературы»?

— Нормально отношусь. Сейчас идёт война, и все поэты должны как-то коснуться этой темы. Я просто не знаю, как можно эту тему обходить, как можно не быть частью фронтовой литературы во время войны, как можно не замечать того, что происходит. Для меня люди, которые живут вне войны во время войны – это либо подлецы, либо негодяи. У них атрофированы все чувства, это мёртвые люди.

— Вы сталкивались с критикой со стороны литобъединения «Слово». Откуда негатив? Как реагируете на таких оппонентов?

— Я не знаю, насколько это можно назвать критикой. Я думаю, что это просто бессовестные люди, которые пытались как-то обратить на себя внимание.

Наверное, стоит дать немного предыстории. Литературный журнал «Огни Кузбасса» опубликовал «Дневник добровольца», и несколько человек из литобъединения «Слово» решили, что я из Москвы, а они вот живут в Кузбассе, и их не печатают, а меня вот напечатали!.. Они пытались как-то очернить главного редактора «Огней Кузбасса» и решили написать письма во все инстанции, ругая мой «Дневник добровольца». Они высказывались в духе «а, может, он вообще не воевал», «а что это за слова», «он о каких-то подонках пишет» … То есть, какой-то совершеннейший бред. Люди повыдёргивали из «Дневника добровольца» какие-то цитаты, причём половину переврали, половину вытащили из контекста. Это тщеславие людей, которые, на мой взгляд, тоже живут вне войны. Война их не коснулась ником образом. Они просто хотят быть где-то опубликованы, поэтому пишут гадости. Вот отсюда и растёт этот негатив. Как реагировать на таких оппонентов? Надо их строить, наказывать. На мой взгляд, такие вещи пропускать нельзя. Потому что здесь они на солдата, на меня «наехали», завтра на другого солдата «наедут». Как-то некрасиво. Надо проводить беседы, наказывать, как-то реагировать. Этим уже местным властям надо заниматься. За себя бороться я уже как-то отвык, я за парней больше переживаю, за Отечество, за судьбу России.

Как реагировать – не знаю, мне всё равно. Другое дело, что местные власти должны на это дело реагировать очень жёстко, на мой взгляд.

— Нужна ли, на Ваш взгляд, цензура в литературе, особенно когда речь идет о военной теме?

— Цензура цензуре рознь. Мы привыкли воспринимать цензуру, как запрет на публикации на какие-то темы. Понятно, что, если ты пишешь о каких-то военных тайнах, о том, о чём нельзя знать противоположной стороне — конечно, надо проводить цензуру. Всё проверять, вычитывать, смотреть. Я, когда писал «Дневник добровольца», чётко для себя сформулировал три точки, о которых не имею права писать. Я не давал привязки к местности, не называл позывные командного состава, и, конечно же, не рассказывал о боевых задачах. Потому что всё тогда у меня писалось в телефоне, а телефон постоянно с собой. Выход на боевую задачу – со мной могло всё, что угодно произойти, и вся информация могла попасть в руки неприятеля. Поэтому я сам для себя запрещал какие-то вещи. Поэтому если цензура – то только в этом плане. В других отношениях – не знаю. Это очень сложная, длинная тема для разговора, можно целую статью об этом написать.

— Как Вы оцениваете состояние современной русской поэзии?

— Я хорошо оцениваю состояние современной русской поэзии. Она прекрасна, реагирует на всё происходящее в нашей стране, с каждым человеком. Она не умирает, она жива, она возрождается. Она то ярче, то чуть тише. Но она жива и прекрасна.

Всё больше и больше солдат…

Дмитрий Артис

 Я всё меньше поэт

и всё больше и больше солдат —

пятый в крайнем ряду,

где сомкнувшись плечами стоят

одинокие некогда люди,

служители муз,

в эти страшные дни

заключившие братский союз.

Мы никчемные воины,

в каждом найдёте изъян:

этот сам по себе,

а тому помогает баян.

Только нас не пробить,

потому что у каждого есть,

кроме верности русскому слову,

отвага и честь.

Я всё больше солдат,

и со мной в бесконечном ряду

сотни тысяч таких же стоит,

замыкая орду,

и пока не берут нас толпой

на зачистку котлов,

мы спасаем от местного гнуса

отеческий кров.

2022 г.

— Вы встречались с Дмитрием Медведевым. Какие впечатления от диалога с ним?

— На встрече с Дмитрием Медведевым я поднимал вопрос о детской литературе. На мой взгляд, Дмитрий Анатольевич чётко ответил на все мои вопросы, по нему было видно, что он «в теме», что какие-то вещи в правительстве и сами уже думают, как решать. Я надеюсь, что наша встреча как-то даст свои плоды в конечном итоге. Но само впечатление у меня осталось хорошее.

— Как Вы относитесь к его словам о том, что приглашение в школы авторов, выступающих против России, — это преступление?

— Хорошо отношусь. Потому что это же смешно. Вот организуют в школе или в библиотеке выступление автора, выступающего против России. Приводят туда детей. Автор говорит какие-то гадости о русском солдате. А у этих детей папа на войне. И как? Какое вообще право этот человек имеет выходить перед детьми? Да, дети – герои! А он – кто? Он – подлец. Как подлец может чему-то учить детей-героев? Это ужасно.

— Как Вы считаете, может ли литература объединить общество?

— Может и должна. К сожалению, значимость литературы на сегодняшний день несколько снижена. Потому что слишком много информационных потоков из разных источников. Люди продолжают читать так же много, но читают в основном чушь, которую пишут в интернетах. Надо переключать головы людей на хорошую литературу.

— Каким Вы видите будущее России через 10–20 лет?

— Прекрасным. Расцветающим, лёгким, хорошим, волшебным. Будущее у России есть. Россия будет всегда.

— О чём мечтаете сейчас, после возвращения с фронта?

— После возвращения с фронта я мечтаю о скорейшей Победе. О чём ещё может мечтать солдат? О том, чтобы война закончилась, и закончилась нашей Победой. Больше я ни о чём фактически не думаю и не мечтаю.

— Планируете ли новые книги? О чём они будут?

— Да, я планирую новые книги, сейчас работаю с детской темой. Вышли две детские книги — «Как настоящий солдат» и «Сердце дракона», будет ещё третья. Сейчас возникла дилогия, где «Как настоящий солдат» — это о жизни в большой России, куда приезжает семья мальчика из прифронтового посёлка, о мальчике, который идёт в обычную школу. А вторая книга, «Сердце дракона» — это о детях в прифронтовом посёлке, которые соприкасаются с солдатами. В третьей дети из большой России и прифронтовых посёлков пересекутся. То есть, все герои, которые были в первой и во второй книге встретятся. Так что пока это дилогия, но будет трилогия. Название пока в работе.

— Сергей Безруков читал Ваше стихотворение. Какие эмоции Вы испытали, услышав его в исполнении народного артиста?

— Я благодарен Сергею Безрукову за то, что он с нами, за то, что он поддерживает свою страну. Спасибо, что обратил внимание на мои стихи и прочитал их. Огромная благодарность.

— Что Вы хотите пожелать всем нашим ребятам, находящимся в зоне СВО, волонтёрам тыла и всем тем, кто ждёт их дома?

— Опять же, я желаю того, о чём мечтаю – чтобы поскорее закончилась война нашей Победой. Мы победим.

Мария Коледа