Евгения Ставицкая: «Необходимо облекать важные смыслы в актуальную форму, говорить на современном языке»

Интервью с Евгенией Ставицкой (Кыштымовой) – графическим дизайнером, куратором учебных программ, преподавателем художественных дисциплин, организатором независимых арт-проектов, художником, создателем фестиваля «Диазавр», художественным куратором «ЕСМ-медиа», «Солнце Севера», разработчиком стиля для Народного университета имени Дарьи Дугиной, участником и призером региональных и международных конкурсов, активной участницей проекта «Русский стиль: Сталь».

ТГ – канал: https://t.me/shir_compositio

— Добрый день, Евгения. Расскажите, пожалуйста, нашим читателям немного о себе.

— Я графический дизайнер, художник музыкальных diy-лейблов и независимых издательств (собственно, это и составляет дизайн-студию ШИРЬ), создатель фестиваля «Диазавр» и преподаватель дизайн-дисциплин. Сейчас я курирую учебный процесс целого Института дизайна. А еще поддерживаю, как дизайнер, множество некоммерческих проектов. В общем, всё вперемешку!

— Как появилась идея создания Shir Studio (Ширь)? Что стоит за названием?

— В какой-то момент у меня накопилось слишком много случайных ников и псевдонимов. Когда в каждой новой обложке авторы писали меня как-то по-новому, я сама стала путаться. «Ширь» помогла это всё обнулить и обобщить. Или расширить… Название осталось от старого проекта. Лет 5 назад мы с подругой мечтали печатать свою графику на платках. И я тогда настаивала, что для марки платков «Ширь» – отличное слово. Платки мы так и не напечатали. А к названию я «прикипела».

— Какие принципы лежат в основе Вашей студии?

— Очень широкие. Шучу! Но вообще, здесь только доля шутки.

— Какой из Ваших проектов (ECM-медиа, фестиваль диафильмов, Народный университет) Вам особенно дорог и почему?

— Каждый из этих проектов стоит на своем месте в своей роли. Просто в ЕСМ-медиа и Народном Университете я занималась визуальным стилем проектов. А «Диазавр» – это мой фестиваль самодельных диафильмов, не связанный с дизайном как таковым.

Не менее мне дороги такие быстрые вещи, как мем про «Владлена на Первом», очень насмешивший самого Максима. И анаграмма «Даша-Душа» после смерти Даши Дугиной. Или — знак для Русского беспилотника, который я сделала ребятам сразу после гибели Татарского. Дороги философские сборники, которые выпускает Солнце Севера. Настоящее удовольствие — оформление циклов лекций А. Кащенко и В. Варавы. Еще обложки для музыкальных сборников «Донбасс» моего друга Гоши Солнцева. А сейчас с группой «Узлы» мы заканчиваем оформление их альбома «Философ и война» по книге Коробова-Латынцева. Это будет винил с буклетом! Всё это мне дорого.

— Расскажите о фестивале диафильмов «Диазавр»? Почему именно диафильмы?

— Потому что в диафильмах каким-то образом сохраняется дикая пещерная энергия рисунка. И когда аналоговая картинка движется по стене в луче проектора – это тоже, своего рода, ритуальное действо. Нечто среднее между видео-артом и театром.

Мы с друзьями нащупали этот формат абсолютно случайно. Больше 15 лет назад мы организовали неформальный клуб прямо в гараже, на окраине города Орла. Кроме концертов устраивали там кинопоказы. Однажды наш проектор сломался. И кто-то пошутил, что нужно принести сюда диапроектор. У нас были такие советские проекторы. А диапленок ни у кого не нашлось. И мы стали рисовать на фотопленках сами. Сами рисовали, сами показывали и рассказывали эти истории. Когда наш звуковик стал подзвучивать это музыкой, шумами и эффектами, мы поняли, что что-то магическое происходит в зале, что получилось сделать что-то удивительное. Так мы стали проводить диапоказы.

Спустя несколько лет, уже в Питере, мы организовали первый фестиваль самодельных диафильмов и назвали его «Диазавр». Каждый год, начиная с 2012-го, мы собираем разных художников и просто авантюристов, которые рисуют свои самодельные диафильмы и показывают их под самое неожиданное музыкальное сопровождение. В географии «Диазавра» и Орел, и Москва, и Омск, и Вологда, и Тотьма, и Берлин, и еще много городов. Но самое интересное в таких показах – что эта магия световой картинки, которая никак не зависит ни от профессии, ни от возраста участников. С одной стороны – очень узкая, если не сказать маргинальная сфера, с другой – абсолютно народный формат.

— По Вашему мнению, как современные технологии влияют на восприятие аналоговых форматов вроде диафильмов?

— Конечно диджитальные формы становятся всё универсальнее. Поэтому все аналоговые форматы (от фото до музыки) уходят в плоскость элитарного и уникального. Это в целом не новость. Но диафильмы и здесь немного на обочине явления. Они не заняли свою уверенную нишу, как, например, виниловые пластинки или пленочная фотография. Даже культура diy-кассет имеет свою аудиторию. А диафильмы – это удел уже совсем единичных художников. Но тем интереснее весь этот процесс.

— Как Вы пришли к преподаванию в Народном университете Дарьи Дугиной?

— До преподавания в Народном Университете, к сожалению, я так и не добралась, если не считать моего диа-мастер-класса в дополнительной программе. На первых этапах меня едва ли хватало на разработку стиля.

Когда Дашины друзья собрались организовать Университет ее имени, меня просто просили помочь с логотипом. Как часто бывает в некоммерческих проектах, о дизайне задумываются в последний момент. Времени на лого было всего пару дней. Но я посмотрела на всё это и сказала — «Нет, ребята! Нужно делать не логотип, а полноценный стиль. И не академичный, а яркий и молодежный». Университет имени Даши не должен быть другим. Её гибель в августе 2022-го стала и моей потерей. Мне было важно сделать визуал для этого проекта на хорошем уровне.

— На кого рассчитан Ваш канал о композиции в Telegram?

— Простите меня, мои подписчики, но мой канал о композиции рассчитан прежде всего на меня. Канал образовался, как открытая записная книжка для интересных материалов о композиции, законах восприятия и дизайне. Надо сказать, что вопросы композиции — точка особого интереса всей моей сознательной жизни. То, как структуры и формы могут влиять на наше состояние и то, как наше восприятие формируется природой — это всё очень интересные вопросы.

Вообще, у меня есть категоричная концепция широкого понимания композиции. Я настаиваю, что этот язык глубже художественной плоскости. Это ключ к пониманию природы вещей и познанию себя. Поэтому я всегда говорю, что ввела бы композицию обязательной дисциплиной для всех, ответственных за сложные структуры.

Собрался основать компанию — изучи композицию! Хочешь жениться — изучи композицию! Баллотируешься в президенты — обязательно изучи композицию! В общем, название «ШИРЬ» идеально подошло и для моего исследовательского канала.

— Ваше отношение к искусственному интеллекту в творчестве? Используете ли его?

— Конечно, использую. Как, в некотором роде, быстрый фотошоп. Но всегда разделяю задачи, когда нужно засесть за нейронки, а когда — взять живую бумагу и кисть. Для меня это равно актуальные средства. Я тут не склонна транслировать депрессивные мысли о том, как бездушный код заменит душу художника. Просто потому, что я еще не видела интересных проектов в ИИ, которые бы сделали без участия крутого автора. Этому инструменту — я сейчас именно про визуальный арт — всё еще нужен человек. Конечно, в будущем мы неминуемо столкнемся с изменением самой природы творческого акта. Но пока мы только подошли к подножию этого явления. И если сегодня, в 2025-м году, вы – художник, которого можно заменить нейросетью, значит, вы заслуживаете, чтобы вас заменили нейросетью.

— В чем, на Ваш взгляд, главная задача визуального искусства сегодня?

— Как и тысячи лет назад – в коммуникации. А уж зачем и с кем мы коммуницируем, и какой сигнал передаем – это уже другой вопрос.

— Как Вы определяете границу между коммерческим и некоммерческим дизайном? Где она сегодня?

— Так и определяю. Любой дизайн, имеющий материальную оплату – коммерческий. Но разница между коммерческим и некоммерческим для меня точно не равна разнице между высоким и низким, хорошим и плохим.

— Можно ли сохранить художественную ценность в коммерческом проекте?

— Однозначно, да. Можно сделать за деньги — и хорошо. И бесплатно — и плохо. А можно и наоборот. Я бы обозначила другую принципиальную черту некоммерческих проектов – это большая свобода и, одновременно, ответственность автора. Свобода – даже не в том смысле, что делаю, что хочу. А в том, что здесь волевой жест художника приобретает первостепенное значение. Если я делаю это бесплатно, значит мне это очень важно и нужно, на экзистенциальном уровне.

— Какой некоммерческий проект дал Вам самый ценный опыт?

— Фестиваль «Диазавр» живет каким-то образом больше 13 лет. И это, конечно, ценный опыт – и организации, и коммуникации, и творчества. До «Диазавра» в моей жизни был diy-клуб «КаКаКа» (это из местечкового анекдота про «Как Ока?»). И это опять же была территория абсолютной свободы и многомерный опыт – от дизайна афиш до уличных акций и понимания, что всё, что ты хочешь, можно сделать без серьезных организаций и аккредитаций.

— Влияет ли некоммерческий проект на общество сильнее, чем коммерческий, в силу мотивации его творца?

— Я думаю, что ключевой момент здесь не материальная сторона, а острота высказывания автора и его профессионализма, если хотите. Идейная мотивация здесь действительно важна, но она может существовать безотносительно коммерческой составляющей.

— Что самое сложное в организации независимых арт-проектов в России?

-То же, что и во всём мире. Их независимость. Это значит, что у тебя есть максимальная свобода, за которую придется платить другими ограничениями. Либо отсутствием масштаба, либо отсутствием средств, либо чем-то еще. И я даже не хочу сказать, что это несправедливо. Наоборот, всё очень справедливо. Главное — найти для себя этот баланс независимости и ее цены.

— Расскажите о Вашем отношении к краудфандингу и другим альтернативным способам финансирования искусства.

— У меня к ним нормальное отношение. Иногда слышу, что эти формы поддержки у нас еще не прижились. Не знаю, справедливо ли это. Вообще, я считаю, на Руси испокон веков большие дела люди делали вскладчину – от ополчения Минина и Пожарского до строительства храмов в глухих деревнях. И это нормально. Это тоже часть нашего кода.

— Были ли случаи, когда независимый проект неожиданно получал государственную или корпоративную поддержку? Как это повлияло на него?

— Если вопрос про мои собственные проекты, то нет. Но в них никогда и не стояла задача получить такую поддержку, иначе бы они перестали быть собой.

Но при этом у нас на глазах есть такие примеры, как «Народный университет имени Дарьи Дугиной», возникший как инициатива единомышленников, которая впоследствии получила господдержку в виде гранта. Это позволило ребятам расширить проект. Жаль, грант был разовый.

Или другой пример – проект «Русский стиль», изначально организованный как свободное движение нескольких художников, развился в нечто большее и сейчас активно взаимодействует с государственными программами. Как это отражается на «Русском стиле», нужно спросить у самих ребят. Но это всегда нелегкий путь компромиссов. Особенно для художника. Поэтому нужно снять шляпу перед теми, кто соглашается эту нелёгкую ношу нести.

— Какой, по-вашему, главный вызов для дизайнера, работающего с государственными или патриотическими проектами?

— Главный вызов – остаться художником! Я имею в виду, что сложнее всего при общении с ведомствами и кабинетами сохранить чистоту концепции и остроту художественную составляющей. Поэтому те, у кого это выходит – настоящие мастера.

— Должен ли «официальный» патриотический дизайн быть традиционным или прогрессивным?

— Он должен опираться на традиции и иметь абсолютно прогрессивные формы. И в каждом проекте нужно решать этот ребус по-своему. Но факт остается фактом — если язык этих высказываний не будет претендовать опередить своё время, то все наши ценные идеи просто не будут работать.

— Как избежать клише и пропагандистской прямолинейности в патриотическом дизайне?

— Как и в любом другом дизайне – остротой мышления, уникальностью прочтения и авторским художественным языком.   

— Где грань между уважением и эксплуатацией в использовании исторических символов в современном дизайне?
 
— Грань, естественно, тонкая. Каждый раз ее нужно нащупывать отдельно. Здесь не может быть формулы. Мне лично даже не хватает актуализации в современном арте наших исторических личностей или важных событий. Мне кажется, это нужно делать больше и лучше. 

— Существует ли, на Ваш взгляд, «русский стиль» в современном дизайне? Как бы Вы его описали?

— Существует! Но очертить его ясно и четко сейчас практически невозможно, если, конечно, мы не имеем в виду то, что сто лет назад называли на Западе «русским стилем».

Со стилем, как и со всем остальным русским, весь фокус в том, что предмет поиска скорее всего лежит не в плоскости материально-вещественных категорий, поэтому все время ускользает от четких определений. Да и зачем его определять? Возможно весь смысл как раз в вечных попытках осознать его.

— Из чего рождается русский дизайн: из традиций, глобальных трендов или протеста?

— Русский дизайн рождается из русской тоски, бескрайнего поля, глубокой бездны, тихой песни, хозяйской руки, бесхозяйственной отрешенности и, конечно, открытого русского космоса… Немного самоиронии, если позволите.

Знаете, есть расхожее утверждение множества моих коллег о том, что «в России нет дизайна». Меня в студенческие годы эта мысль доводила до протеста и кризиса. «Я в профессии, которой нет?!» Много лет мне потребовалось, чтобы понять, что только так и можно заниматься чем-то настоящим – когда пытаешься делать то, чего как бы нет. Это вообще большое счастье — заниматься дизайном в той системе координат, где дизайн никогда не будет на первом месте. Где материальное уступает место бесконечному…

— Как на российский дизайн влияет изоляция/санкции? Есть ли в этом новые возможности?

— Да нет никакой изоляции. Мы по-прежнему варимся в одном информационном котле. К счастью, до сих пор умудряемся всё попавшее к нам переплавлять в какую-то отдельную субстанцию.

Наверное, в сфере бизнеса, санкции позволили многим русским производствам выйти на новый уровень. Это хорошо. Но еще интереснее было бы понаблюдать за ситуацией полноценной изоляции – информационной, культурной, экономической. Возможно, в этой точке нас ждали бы самые интересны открытия. Открытия самих себя.

— Какой проект последних лет лучше всего отражает «русскость» без стереотипов?

— Интересный вопрос. Наверное, я бы могла назвать спектакли «Театра Тру». Очень хороший пример – их постановка «Фразы простых людей» по одноименному ВК-паблику, где как раз народные стереотипы, осмысляются, доводятся до абсурдного максимума и сразу же переводятся в статус глубинной народной мудрости. Собственно, похожие приемы почти в каждом спектакле Артёмова. Русскость без стереотипов – опять же в «Русских тупиках» композитора Настасьи Хрущевой. И тут же не могу не упомянуть поэтику молодого рэпера Зангези. А еще фильмы Романа Михайлова.

Много интересного происходит сейчас и в русском гейм-дизайне. Пусть не всё успешно, но есть ощущение, что эта область может позволить себе развиваться играючи, в прямом и переносном смысле.

— Какие мифы о «русском стиле» Вас больше всего раздражают?

— Меня вообще не раздражают никакие русские мифы. Всё, что однажды становится мифом, становится им неспроста. Как вы уже поняли, я нормально отношусь к стереотипам. Важно – как ими пользоваться. Однажды вела жаркий батл в комментариях под постом «Русского стиля» о том, что символический набор с матрешками, балалайками и медведями – есть непроходимая пошлость и преступление против подлинно русского. Я одна пыталась втолковать армии разгневанных комментаторов, что как ни глубок и бескраен русский мир, балалайки с медведями, о ужас, тоже его неотъемлемая часть, нравится нам это или нет.

— Как Вы стали частью проекта «Русский стиль: Сталь»? Что Вас привлекло в идее создания искусства на бронежилетах?

— Как часто бывает в России – по знакомству! Иногда я помогаю «Русскому стилю» с графдизайном. В том числе делала дизайн афиш и прочего сопровождения для проекта «Сталь». В какой-то момент Света Фотон сказала — Женя, а ты не хочешь сделать плиту? — Конечно, хочу! И я сделала плиту с вышивкой.

— Какой смысл Вы вкладывали в свои работы для выставки?
 
— Моя плита называлась «Красной нитью». Живая нить в ней имитирует вышивку на стали. Это одновременно и женский оберег для защитника, и красные рубцы ран, и кровь, и победа, и связь одного с другим. Поэтому — «Красной нитью». 

— Может ли искусство быть оружием в информационной войне?

— Конечно, может! Не только может, но и является. Скажите, какой армии мира доступно то, что творит сейчас в западных трендах «Матушка-земля, белая березонька…»?

— Как зрители реагировали на ваши работы? Были ли неожиданные отклики, особенно от людей, напрямую связанных с СВО?

— Слышала много теплых слов. Но лично с бойцами об этих работах не беседовала. Я не удивилась бы, если суровым ребятам с ЛБС это все казалось бы светскими игрульками. Нужно спросить. 

— Выставки «Стали» проходили в таких городах как Донецк, Москва, Краснодар. Где, на Ваш взгляд, проект вызвал самый живой отклик и почему?

— Судя по отзывам организаторов, в каждом городе этот проект встречают с очень большим интересом. Я думаю, что здесь сошлись идеально простая форма и сложные смыслы. Я знаю, что некоторые города сейчас зовут «Сталь» по второму кругу. Добавляются новые художники, новые работы. Проект живёт.

— Искусство, связанное с СВО, иногда называют «пропагандой». Где грань между художественным высказыванием и идеологией?

— Я совсем не наделяю понятие «пропаганды» отрицательным значением. Всё вокруг нас пропаганда, не только государственные сми и патриотическое искусство. Любое публичное высказывание – пропаганда. Любая обложка, афиша, пост в сети… Вопрос – ЧТО ты пропагандируешь? Здесь и начинается конфликт. «Если мне не нравится твое высказывание, но у меня нет аргументов, я надену на него ярлык пропаганды». Но конфликт этот не в форме, а в содержании.

Хотя для меня, как для представителя визуального цеха, важно еще и КАК? Поэтому, я считаю, принципиально облекать важные смыслы в актуальную форму. Говорить на современном языке. А вообще я уважаю яркую смелую пропаганду!

— В проекте использовались бронеплиты как холсты — символично ли это для Вас? Как материал влиял на творческий процесс?

— Это мой любимый жанр коллективных арт-проектов — один объект, много решений. В студенчестве мы с друзьями организовали абсурдистские выставки прямо на центральных улицах города Орла. Арт-проект «Стулья», арт-проект «Палки», арт-проект «Майки» … Везде схожая схема.

«Сталь», конечно, предполагала другой уровень рефлексии. Но принцип авторского прочтения общей формы мне очень близок. Не знаю, символично ли сравнивать бронеплиту с холстом? Скорее нет, чем да. Но бронеплита сама по себе уже точно стала ярким архетипом времени. Поэтому и холстом ее тоже можно представить.

— Должно ли такое искусство сохраниться в музеях или оно актуально только здесь и сейчас?

— То, что актуально сейчас, однажды найдет свое место и в музеях тоже. Моя работа для «Стали», кстати, имеет вторую версию, потому что один коллекционер очень хотел заполучить ее в частную коллекцию. Недавно я шутила у себя в канале, что через сто лет эксперты будут спорить, которая из двух — подлинник.

Но если серьезно, грёзы о музеях мне не очень близки. Больше меня волнует искренность и резонанс момента.

— Если бы Вам предложили сделать проект о мирном будущем после СВО, какую форму он мог бы принять?

— Самые разные формы. Тут фантазий может быть очень много. Были бы силы. Возможно, это даже был бы не арт-проект, а, например, образовательный – для студентов освобожденных областей. У меня есть несколько идей.

— Что бы Вы пожелали всем тем, кто сейчас находится в зоне СВО и тем, кто ждёт своих родных и близких дома?

— Очень простых вещей: Ангела Хранителя – бойцам, и дождаться – всем, кто ждет их дома.

Мария Коледа