Глупая, глупая Нана!

Моим дочерям, в память о папе.

Мы сидели у восточной стены на сваленных друг на друга, сырых погрузочных полетах. Пальма таскала нам из своей будки от западной стены своих щенков одного за другим, а Сергей еле успевал вытаскивать их из наших спальных мешков — так шустро Мамаша рассовывала свой выводок в наши уютные норы.

Я ел разогретое на сухом спирте овощное рагу из набора сухпайка и хохотал над этим зрелищем. Галеты кусками вылетали из Витькиного гогочащего рта, сидящего рядом со мной, когда Серега, собрав всех щенков скопом, споткнулся о Пальму, крутящуюся у ног и покатился кубарем, ругаясь на бестолковую псину.

— Глупая Пальма…опять ты их притащила к нам?! Иди к себе в будку и нянчись с ними!

Был вечер, прохлада ранней весны ещё задувала в трещины некогда крепких стен сельской библиотеки, ребята, греясь у печи высматривали в топке каждый свою историю. Я читал найденный среди сотни книг на украинском языке, русский сборник Конан Дойла и Честертона. Тени языков пламени плясали на болотах Баскервиль-Холла.

Я почувствовал чей-то взгляд и подняв глаза увидел нашу Пальму, лежащую в будке, сколоченной наспех из тех же поддонов, на коих сидели и мы напротив неё. Нас разделяло метров десять прохладного сырого воздуха и через сумеречный свет я разглядел как Пальма, уставившись на меня лежит на пыльном матрасе. Голова её грациозно водрузилась на скрещённые передние лапы, а шесть тёплых маленький комочков посапывали у её живота и лишь изредка потеряв сосок матери с жадностью вновь присасывались к молоку, так что Пальма в такие моменты начинала протяжно жмуриться.

Пальма — так мы прозвали сучку, прибившуюся к нам в одном из населенных пунктов, была цвета морского побережья, такой темно-каштановый цвет. Шерсть была средней длины, породой больше напоминала лабрадора, но короткие ноги и белые пятна на левом ухе, клюве и хвосте, говорили о её крестьянском происхождении.

И вот она лежала и глаза её передавали мне какую-то неведомую историю её жизни. Я положил раскрытую книгу на свой спальник, вверх обложкой, чтобы не потерять ход мыслей великого сыщика Шерлока Холмса, нашёл в сухом пайке гречневую кашу с тушенным мясом, немного разогрел на печи и поднёс к Пальме. Пальма от восторга залупила хвостом из стороны в сторону, радостный оскал зубов дополнял искренне благодарный взгляд собачьих глаз, а запах тушёнки напрочь погасил в заботливой мамаше всякую грациозность и заботу о потомстве. Как будто совершенно забыв о щенках она вскочила и начала жадно хватать куски тёплой похлёбки, так что какое-то время щенки, свисавшие с её сосков, поочередно шлепались на матрас выбивая из него последнюю пыль. Самым последним упал самый маленький бело-рыжий щенок с рыжим ухом и темно-каштановым пятном на глазу. Наверное, больной думали мы тогда, слишком мал, сдохнет через неделю. Мы задремали.

Было около пяти утра. Я проснулся от того что меня как будто кто-то толкнул. Сергей был в карауле и сидел перед печью растапливая сырые дрова. Я машинально проверил автомат, на месте ли он, рядом с автоматом лежала раскрытая книга, я потянулся к ней чтобы закрыть и убрать её глубже в спальный мешок и почувствовал под книгой тёплый комок. В это же мгновение воздух на улице рассек знакомый звук вражеских снарядов. «ЗззззВинььь» осталось звучать в моей голове. В глазах возникло огромное белое пятно — как если бы долго смотреть на яркий свет. Мы лежали контуженые и обсыпанные белой пылью. Как позже выяснилось осколок снаряда размером с ладонь вспорол один из мешков с мукой над нашими головами и вонзился в восточную стену. Когда пыль сошла на нет, заря, покрывая солнечными лучами местный ландшафт, указывала нам путь к победе — на Запад!

Западной стены больше не было…, как не было и части крыши. В куче сваленных книжных стеллажей и осколков кирпичной кладки виднелись перебитые безжизненные каштановые лапы.

Бело-рыжий щенок выглянул из-под корешка потрёпанной книги под моей рукой и нарушил смертельную тишину смачным чихом самой жизни — апчхии!

Так с нами продолжила наш путь и службу Нана. Если быть точнее у щенка долгое время вообще не было имени, я звал её просто собака, Серёга — рыжей бестией, сосиской или просто глупой псиной…так и говорил: «Ты просто глупая, глупая псина!». Ласковей всех с ней обходился Витька, он в нашем взводе готовил лучше всех и постоянно возился с едой, подзывая уже подросшую собаку к столу.

— На, на, — говорил он и псина летела из любой точки мира, зная, что у Витьки в руках для неё что-то припасено. Отсюда и пришла эта кличка — Нана.

Мы две недели уже не продвигались в глубь противника, основательно окопались и укрепили наши позиции. Штурмовые группы откинули противника на выстрел артиллерийского выстрела, и наша артиллерия не давала подняться неприятелю в атаку. Нанка свыклась с громкими выстрелами орудий и лишь изредка вздрагивала от неожиданности, когда работали наши ребята.

В один из дней, когда мы выкопали для будущей бани длинную шестиметровую яму, глубиной в три метра, из соседнего блиндажа раздался выстрел и следом за ним вместе с криками из входной группы вылетела Нана с пакетом в зубах. Она стащила пакет с сардельками у ребят из соседнего блиндажа и неслась во весь опор пока пакет не подпрыгнул, ударившись о кочку, и высыпав всё содержимое, накрыл Нанкину морду так, что она не заметив перед собой свежевырытую нами яму, рухнула туда в песок головой. Потом она, как тогда в библиотеке, долго чихала от песка в носу. Серёга выбирался из ямы, взяв псину подмышку и ругался на чём свет стоит, повторяя: «Глупая, глупая псина!». Улыбаясь и размахивая хвостом, Нана благодарно глядела на своего спасителя и лизала его в щёку, ещё отдававшим запахом сардельки языком.

Утром следующего дня мы проснулись готовые к работе и на выходе из блиндажа встретили нашу Нану. Я никогда раньше не видел её такой понурой как в то утро, но этот взгляд стеклянных глаз собаки однажды мне довелось видеть — точно также в последнее часы смотрела на меня тогда, в библиотеке, её мама Пальма.

Но сейчас нам нужно было идти, а Нанка, встав посередине прохода будто вросла в пол и не давала пройти, уткнув морду в угол свода. Ребята начали перескакивать её и ворчать, Сергей хотел пнуть её тогда со злости, но Витька не позволил. Он подошёл к ней и начал разговаривать как с человеком: «Наночка, милая… кто тебя обидел?… Скажи только, мы его порвём в клочья!». Нана ненадолго подняла голову и обвела всех нас взором и снова опустила свой клюв в пол, но с места не ушла.

В рацию уже кричал командир. «Почему второй блиндаж не выходит на построение…Быстро на построение вам сказано!» — не замолкала рация.

Нанка вдруг затряслась в ногах. Мы начали обходить и перешагивать её, направляясь к выходу. Я услышал, как Серёга традиционно выдал: «…Глупая, глупая На…!».

Его крик оборвало эхо громких перекатов, земля сотряслась и огненное облако на секунду ворвалось в блиндаж и швырнуло нас в его нутро обдав жаром и звоном в ушах…

Я очнулся только спустя несколько минут, и ничего не мог услышать — уши не выдержали взрыва и перепонки разорвало. Нащупав рацию, я смог включить на ней встроенный фонарь. Пыль немного осела, и я увидел всех наших ребят живых, но всех как один серых от копоти и пыли еле держащихся на ногах. Посреди обрушившегося блиндажа, среди поломанных брёвен, рядом с Серёгой виляя хвостом и чихая от пыли лежала, скрестив свои серо-белые лапы Нана — псина с рыжим ухом и тёмно-каштановым пятном под глазом.

Большинство ребят, вышедших на построение в то утро, погибли от артиллерийского удара противника. Погибли многие, кроме ребят из нашего блиндажа. Кроме нас и Наны.

Я смотрел на ребят, они приходили понемногу в себя. Через завалы начали пробиваться яркие лучи июньского солнца, нас услышали из-под завала и начали прокапываться к нам, чтобы вызволить.

Витька сидел рядом с Наной и гладя её проверял не ранена ли она, а Нанка улыбаясь вылизывала окровавленные щеки Серёги, который со слезами на глазах что-то повторял и повторял без остановки, жадно вцепившись пальцами в холку псины. Я только по губам смог разобрать тогда его слова: «Умница, умница Нана…, ты умница, умница, Нана…!».

Позывной «Каспий». 2024 год.