И в небе, и в пути… 16 февраля Марату Мусину исполнилось бы 62 года

Сергей Котькало

Февраль, метель, дорогу из Москвы в Ярославль замело …Нормальные люди сидят дома, Пушкина читают:

Зима!.. Крестьянин, торжествуя,

На дровнях обновляет путь;

Его лошадка, снег почуя,

Плетется рысью как-нибудь;

Бразды пушистые взрывая,

Летит кибитка удалая;

Ямщик сидит на облучке

В тулупе, в красном кушаке.

Вот бегает дворовый мальчик,

В салазки жучку посадив,

Себя в коня преобразив;

Шалун уж заморозил пальчик:

Ему и больно и смешно,

А мать грозит ему в окно…

А нас, непутевых, понесло… Марат крутит баранку, смеется, вспоминая, как ему мама, Галина Васильевна, говорила накануне: «Дорога плохая, не ездили бы вы….»

– Дорога плохая, – смеется он на светофоре в Петровском,– а не ехать нельзя – правду ищем, хоть и плетемся мелкой рысью…

Эта неведомая правда водила нас зимними дорогами в самые потаенные места необъятной России. То к старцу Николаю на остров Талабск (Залит) пешком по заснеженному озеру, то к матушке Ольге в Тюмень, где нас встречали духовные чада отца Николая Гурьянова, то на Новый Афон в Абхазию, чтобы замереть перед дивом дивным: по белому снегу вдоль Черного моря рассыпаны огненные красные мандарины…

Ездили много. Заброшенные поля, деревни, разбитые бомбами дома… Часто вспоминали на этих дорогах слова Николая Некрасова:

«…Горе горькое по свету шлялося

И на нас невзначай набрело…»

Мог ли я подумать в январе 2018 года, что все наши земные путешествия подходят к концу.

Марат прилетел из Абхазии. Вдвоем целый день гоняли чаи на Комсомольском, 13. Обсуждали маршруты движения в поисках правды. Марата, на удивление, в тот день отличало ровное дыхание, что так не свойственно было его характеру. По обыкновению, при прощании, он сказал:

– Мы все равно победим! – и побежал…

Помню, мама в детстве говорила:

– Близок локоток, да не укусишь.

Вот и мы с Маратом уповали на победу, а какая она –  не попробовали…

…и вот опять снега Россию занесли. Дороги по-прежнему плохие. Вспомнились встречи с приятными людьми, чай с облепиховым вареньем у Владыки с шанежками от игуменьи монастыря на Волге, напутствия Владыки в Ковильском монастыре в Воеводине, беседы с солнечным старцем Агафоном в Хиландаре и медовые ягоды смоковницы на Святой Горе…

Афон – как сладко на сердце от одного упоминания о нем. Столько радостного и печального переплелось в наших путешествиях. Один подъем в Церковь Преображения Христова на вершину Святой Горы стоит всей жизни. Мы, взмыленные, поднимались за дикими козами по нехоженым тропам, точнее, по валунам, буквально перекатываясь с камня на камень, в то время, как козлята легко перепрыгивали с места на место.

Казалось, не дойдем, но дотянулись! Радость – непередаваемая.

Был случай, по пути к вершине Святой Горы Афон. В трехстах метрах от храма Панагии я почти завис над пропастью и Марат в последнюю секунду вскрикнул:

–  Вернись!

Вернулся. Ветрище поднялся, что аж дух захватывало. Зашли в Храм Панагии. Зажгли свечи. Прочитали Акафист Пресвятой Богородице. Сварили чай. Вышли на улицу, а там темень, хоть глаз выколи, и звенящая тишина, и на душе покой…

По-моему, в тот вечер слова друг другу не сказали, до того было хорошо и без слов.

Мечтали поехать еще, и ездили, пока там не осели наши духовные братья Дионисий и Маркел, что молятся за нас…

Мы видели преображение Греции в евросоюзника, быстро теряющую дух свободы и независимости. Уже тогда греки могли торговать выращенными арбузами только ночью, а утром их разгоняла полиция. В спешке торговцы роняли на дорогу арбузы, отчего на шоссе образовывались красные сладкие озера… В супермаркетах бродили старики и подолгу смотрели на привычные для греков продукты: кофе, брынзу, сыр… Цены застили им глаза и, опустив голову, они покидали магазин.

Марат жалел греков и уповал, что нас минет чаша сия…

–  Россия не должна повторить участь греков, –  говорил он и, наверное, верил. 

А иначе как бы он смог выходить на неведомую дорогу, задавать такой нравственный вектор направления, где уже не страшны ни свист пуль, ни раскаты взрывов снарядов, создавать такие матрицы влияния, что даже антагонисты вынуждены были признавать его правду.

Да, какие это были дни, какие это были ночи…

Без Марата одиноко и грустно… Есть, конечно, много хороших людей, интересных, а вот чтобы как он – неунывных, веселых, авантюрных…

Ну, скажите, разве «Анна-Ньюс» – не авантюра? Мог ли нормальный человек, отец четырех детей рвануть в полыхающую Ливию, Сирию и далее везде… – А Марат решился и не дрогнул, сколько жизней спас вместе со своими военкорами.

Вот и сейчас Россию занесло снегами, но очень хочется куда-нибудь рвануть за правдой, но, увы…

«…Горе горькое по свету шлялося

И на нас невзначай набрело…»

И все же жизнь продолжается: и там, на небе, и здесь, в пыли… И эта жизнь, с авантюрами и преодолениями, временными отступлениями и победами неразрывна с Маратом.