Координатор «Интербригад» Юрий Староверов: «Патриотизм в народе был всегда, но с людьми нужно работать»

Интервью с Юрием Староверовым — координатором движения «Интербригады».

– Здравствуйте, Юрий. Расскажите, пожалуйста, о себе.

–  Мне 41 год, я – сторонник народного политика и мыслителя Эдуарда Лимонова уже с начала-середины нулевых, участвовал в акциях ныне запрещённой партии, потом отбывал наказание. С роспуском партии стал активистом нового движения сторонников Лимонова. Сейчас — являюсь одним из координаторов «Другой России Эдуарда Лимонова». Ну и занимаюсь военно-гуманитарным направлением работы. Образование у меня высшее техническое, закончил нижегородский Политех по специальности «Радиотехника». Я инженер, освоил ряд специальностей: в IT кое-что – программистом, немножко дизайнерское дело, журналистику, по стройке… Чего только не было. Сейчас приходится осваивать новое.

– Движение «Интербригады» было создано ещё в 2014 году. Расскажите, пожалуйста, чем занималось движение до Минских соглашений и так называемого перемирия?

– В 2014 году было основано движение «Интербригады», я был одним из организаторов в тыловой части. У нас там был организатор – Сергей Фомченков, член Исполкома партии. Я занимался организацией сборов, закупок, отправок – могу тоже называть себя организатором. Сергей занимался боевой работой – впоследствии он стал офицером армии ополчения ДНР на тот момент, и затем мы расстались. Он пошёл своей дорогой, из партии его исключили. Я остался. Занимались многим — собирали пожертвования прямо на улицах, в палатках, пока это не стали запрещать уже ближе к Минским соглашениям – «зачищать», так сказать, патриотическую поляну. Закупали много разного снаряжения, которое тогда требовалось. Всё это было ново. У нас постоянно в Москве был центральный штаб, и в регионах также ребята занимались – в общем, с миру по нитке собирали гуманитарку, пытались как-то наладить снабжение наших ребят и подразделений, в которых они на тот момент воевали.

– А во время «перемирия» Интербригады работали?

–  Когда уже начались Минские соглашения, вторые Минские, государство начало замалчивать тему Донбасса. Потом наших и добровольцев, и волонтёров из Луганска, Донецка выдавили. На улице тоже ужесточили правила гуманитарной помощи, работать не давали, поэтому такое именно массовое движение было свёрнуто. И добровольцы перестали ехать, соответственно, их перестали набирать. Тем не менее, некоторые из наших добровольцев остались в составе Народной милиции и всё время Минских соглашений, вплоть до начала СВО, были в рядах республиканских силовиков. Например, у нас есть известный поэт Олег Миронов, позывной «Макаревич». В своё время он сорвал концерт Андрея Макаревича, залил его газом из баллончика – Олега посадили, а после своей отсидки за этот поступок он поехал воевать. Собственно, до сих пор воюет.

– Расскажите, пожалуйста, о том, как изменилась Ваша деятельность после начала СВО.

–  СВО – это, конечно, совсем другой масштаб войны, другой уровень войны, другие проблемы – гораздо более масштабные. В общем, деятельность серьёзно изменилась, стала более чёткой, более структурированной. И под это всё мы перестраивали организацию, учились работать в новых условиях. В принципе, как мне кажется, у нас получается.

– У Вас, как я понимаю, три направления: помощь военным, помощь гражданским и ещё восстановление школы. Расскажите об этих направлениях поподробнее.

–  На самом деле, направления работы у нас два – это кадры и снабжение. Кадры – это наши добровольцы. Мы добровольческое движение, наше основное направление – добровольцы, которые продолжают ехать. Мы их устраиваем по профилю, и в то же время помогаем подразделениям, с которыми работаем, найти нужных специалистов. Вот сейчас, например, идёт набор специалистов по РЭБ, РЭР, связистов, БЛАшников. А вот как раз помощь мирным жителям, восстановление школ – это, скорее, побочные проекты, потому что люди хотят помогать, а мирные жители тоже в помощи нуждаются. И мы не можем просто спокойно проходить мимо некоторых ситуаций. В общем так получается, что мы берёмся и дополнительно тянем какие-то направления. Восстановление одной из школ — это как раз такой проект, на который мы тратим довольно много сил, но который мы обязательно доведем до конца. 

– По Вашему опыту, на что люди охотнее переводят средства, в чем охотнее участвуют?

–  Во-первых, люди должны понимать, на что их дают. Потому что часто волонтёры и подразделения не могут даже сформулировать, на что они собирают деньги, что им конкретно нужно. Когда работа строится прозрачно, чётко, понятно, цели досягаемы, осуществимые – то люди скидывают деньги. И на мирные проекты, и на военные. Это зависит от соответствующей аудитории — каналы, группы… Каких людей собирают администраторы канала, на то они и жертвуют. И задача организаторов волонтёрского движения – именно обеспечить эту прозрачность, понятность, чёткость в работе, отчётность – всё строится на этом. Это работа на доверии. Если люди тебе доверяют – они жертвуют деньги. Если к тебе есть вопросы – то они не жертвуют. Всё очень просто.

– В далёких 2014-2015 годах Вы переправляли добровольцев через границу, в Донбасс, для участия в защите мирного населения. Как Вам это удавалось?

– С нашей стороны, после того, как попытки ВСУ и нацбатов отрезать ДНР и ЛНР от границ Российской Федерации провалилась, проблем с переходом границы не было. Был просто некий паспортный и таможенный контроль. Погранцы спрашивали: «Куда едете?», и добровольцы говорили: «А, на рыбалку едем!», «На охоту собрались» — и все понимающе улыбались и пропускали. И обратно также.

– Куда в основном шли добровольцы, которые ехали через Ваше движение, в какие подразделения? Расскажите немного о боевом пути этих подразделений.

– Я был занят больше именно в тыловой части. О боевом пути много могли бы рассказать люди, которые действительно здесь находились, в ЛНР и ДНР. Это уже в ходе СВО всё поменялось. Я здесь нахожусь, в Донецке, постоянно и больше занимаюсь непосредственно кадровой работой. А за тот период могу сказать, что наши ребята были и в ДНР, и в ЛНР. В ЛНР начинали с батальона «Заря», потом была рота «Мангуста», 2-я бригада ополчения ЛНР, а параллельно наши добровольцы воевали в составе батальона «Призрак» Мозгового и еще в некоторых подразделениях.

В ДНР, в «Пятнашке», были наши ребята, и вообще — добровольческое всё движение началось ещё с Крыма, с подготовки референдума. Перед «Интербригадами» у нас все началось с «Клуба путешественников на Юг и на Восток». Не помню точно название. Смысл был в том, что мы помогали подготавливать референдум в Крыму и обеспечивать его безопасность. И туда как раз многие активисты поехали, и наши, и сочувствующие – первая, так сказать, вспышка. После того, как референдум был проведён, некоторые из этих же людей оказались со «Стрелком» в Славянске, к ним потом тоже присоединялись ещё люди. И некоторые всю эту эпопею славянскую прошли вместе с Игорем Ивановичем. По-разному складывалось. А параллельно уже в Луганске участвовали в формировании вооруженного ополчения. Двигались с разных сторон, можно сказать, в разные подразделения попадали.

Когда изначально был большой поток желающих — сложно было его контролировать, с людьми ведь нужно работать. С начала «Русской Весны» был такой романтический порыв. То есть, срывались сотни людей — без обеспечения, без снаряжения, без денег, без всего. Многие просто потерялись в итоге, потому что кто-то пошёл, оставил телефон, со связи пропал – и всё. В этом плане так работать уже нельзя. Уже где-то через полгода это поняли, и стали подходить более избирательно. Фильтровать людей. Уже был запрос, что нам не нужны все подряд, нам нужны специалисты – и тогда мы начали отбирать людей, адресно с ними работать. В артиллерии 2-й бригады в ЛНР – мы туда много отправляли людей, специалистов, например. Подразделения возникали, что-то не ладилось, они распадались, переформировывались. Достаточно хаотичный процесс был и с организацией Народной Милиции – она и возникла только в 2016 году.

– А сейчас Вы помогаете добровольцам с устройством в подразделения? Какие это подразделения? Какие требования к добровольцам?

– В плане требований к добровольцам – сейчас они существенно ужесточились. В первую очередь, это связано с тем, что это – армия. Действующая, организованная армия со своими правилами отбора. Поэтому минимальные требования – это те, что в МО РФ (если это – подразделение МО РФ). В ЧВК, добровольческих формированиях, которые продолжают сейчас там работать – требования немного попроще, но примерно те же самые – там есть ограничения по здоровью, по возрасту. А вообще — надо смотреть на человека, что он из себя представляет, на его мотивацию. Нам не интересно и вредно работать с людьми, которые едут, чтобы своё финансовое положение устроить, чтобы решить какие-то свои личные проблемы. Мы работаем с добровольцами, с людьми, которые едут воевать за Россию, которые готовы к тому, что они получат ранение, увечья и так далее. А с нашей стороны необходимо сделать всё, чтобы помочь им попасть в нормальное подразделение, где их будут ценить в соответствии с тем, что они из себя представляют. К сожалению, часто так случается, что человек обладает какими-то способностями, навыками — например, БПЛА владеет или имеет хороший опыт по разведке или по связи, а его используют просто как пехоту. И очень печально, когда такие люди получают ранения, погибают, потому что они могли бы гораздо большую пользу принести на другом месте. И этот момент очень важен, потому что мы стараемся именно работать по конкретным специальностям. Если человек — связист, мы стараемся найти подразделение, где ценят связистов, и где они нужны, где понятно, что человека не отправят с автоматом штурмовать «посадку», а будет работать связистом. Именно потому, что связь – это важно. И так далее.

По специальностям у нас люди самые разные. Есть и БПЛАшники, есть и связисты, есть и артиллеристы, есть и пехота. В пехоте тоже есть и гранатомётчики, и пулемётчики – в общем, максимально широкий разброс, потому что мы стараемся работать со специалистами, мы поставляем специалистов, а не «мясо», грубо говоря, пехоте. С этим прекрасно справляется военкомат. Мы хотим, чтобы армия менялась в лучшую сторону. Для этого подразделения должны качественнее воевать, качественно меняться, их управление должно меняться. Это, в первую очередь, связь, координация БПЛА, разведка (и радиоразведка, и обычная). Это всё – «умные» войска, в первую очередь мы делаем упор на это. Артиллерия тоже является «умными» войсками. Мы очень дружим с артиллеристами, со связистами, с дронщиками – их довольно большая часть. Ну и по другим специальностям мы тоже работаем.

Какие подразделения – подразделения тоже разные. В незнакомое подразделение людей не отправляем. То есть, у нас минимальный должен быть контакт и понимание, что это за подразделение, чем они занимаются. Это либо там уже есть наши люди внутри, у которых есть контакт со штабом, например — с командиром, хотя бы с комбатом. Мы понимаем, что из себя представляет подразделение, что там за командир. Если мы отправим туда человека — добровольца – что с ним там будет происходить, какое там снабжение, какое там отношение. Вот это – очень важные моменты.

А сами подразделения — повторюсь — разные. Мы работаем и с ЧВК, и с МО РФ. А помогаем многим.

– Расскажите, пожалуйста, про Ваше сотрудничество с «Сурикатами».

– «Сурикаты» — с ними мы, собственно, не сотрудничали, а создавали их вместе с Владимиром Грубником, с Игорем Мангушевым — капитаном «Берегом» — потому что первые 2 ученика «Берега» — это, собственно, два наших человека — Сергей Демидов — он, к несчастью, погиб, посмертно награждён Орденом Мужества, и Михаил Боровских — после «Сурикатов» он до недавнего времени работал в ОБТФ «Каскад», где тоже занимался темой РЭБ, сейчас находится в Москве. Собственно, помогали им всем — и людьми, и снаряжением, держали с ними плотный контакт. Другие волонтёры, которые участвовали в организации, в частности — «Авто Вальгалла» — один из проектов Владимира Грубника. Они передавали автомобили на добровольных началах. В общем, со всех сторон поддерживали. Тот же «Мурз», ныне покойный, сильно руку приложил там в плане техники, поддержки. Много чего было сделано, многими людьми. Это тоже наша история.  

– С какими организациями Вы поддерживаете тесную связь?

– Мы работаем с любыми организациями, которые помогают фронту. На фронте, здесь, мы – добровольческое движение, мы воюем. Все какие-то политические вопросы – либо на после войны, либо в тыл. Например, если на нас выходит человек из «Единой России», предлагает помощь, любую – логистическую, снаряжением, еще чем-то – то мы с радостью её принимаем. У нас были и совместные проекты с ветеранскими организациями спецслужб, например, нам помогали грузы доставлять из Питера ветераны ФСИНовского отряда «Рысь», мы имеем благодарности и от Новосибирского Управления МВД – это что касается официальных. С администрациями иногда есть контакты, с Русской Православной Церковью, если говорить о каких-то таких официальных структурах. Если есть вариант какой-то помощи и это наше общее дело, то — работаем. Тут вопрос репутации организации, её возможности. Чтобы эта помощь пошла именно туда, куда она предназначена.

Что касается волонтёрских объединений, в основном мы работаем с теми, кто производят что-то своими руками. Это региональные сообщества — как правило, их довольно много. Кто-то шьёт пятиточечники, балаклавы, плащи, изготавливают различные тепломаскировочные одеяла, льёт окопные свечи, режут «кошки», печатают на 3Д принтерах – номенклатуры разной очень много. С такими волонтёрскими сообществами мы и работаем, потому что продукцию мы аккумулируем от разных направлений, с разных городов, и уже из Донецка мы можем оказывать помощь комплексно, по заявкам. Получается, если подразделение обращается непосредственно в ту организацию, которое шьёт продукцию, подразделению передали бы только продукцию, но не дали бы всего остального. А, поскольку у нас есть и то и то, мы сразу можем помочь подразделению по гораздо большему числу позиций, чем мы ежедневно и занимаемся. Нам постоянно приходят грузы, постоянно приходят подразделения. Мы общаемся, выясняем, какие есть потребности, что есть, чего нет, даём сигналы, что: «Вот, ребята, запрос такой-то поступил, если пришлёте в следующем месяце вот того-то побольше, будет прям прекрасно».

Ну и взаимодействуем с союзниками по волонтёрскому движению, с теми, кто системно работает. Мы взаимодействуем и с «Технологиями выживания» Юрия Евича, работали и с КЦПН, с «Мурзом», с «Призраком Новороссии» Владимира Грубника работаем – из таких, крупных.

– Вы поддержали в свое время Крымскую весну?

– Вообще, мы изначально придерживались идеи восстановления России, потому что после распада СССР — потеряли значительную часть, миллионы русскоязычного населения и территории, которые фактически остались в чужих государствах. Задачей номер один во внешней политике мы видели и всячески продвигали восстановление России. Поэтому вопросов вообще не было – конечно, мы поддерживали это народное движение. Это то, к чему мы стремились, то, что мы приближали – и вот оно начало при нашей жизни, буквально на наших глазах реализовываться. Поэтому мы горячо поддержали это, одними из первых. Мы были везде – в Славянске, в Краматорске, в Луганске, в Донецке. Когда там ОГА захватывали – мы участвовали и продолжаем участвовать во всём.

– По Вашему опыту расскажите, какое настроение у мирных жителей освобождённых территорий, с какими проблемами они сейчас сталкиваются?

–  Проблем там, конечно, очень много. Помимо того, что на освобождённых территориях действительно часто бывает довольно много проукраинских элементов, часть которых впоследствии вербуется, часть — уже агентура, они ведут свою деятельность. Вот в Херсонской и в Запорожской областях постоянно происходят теракты. И даже здесь, на территории ЛНР и ДНР хватает людей, которые сдают координаты военных объектов, потом по ним «прилетает». И они – не какие-то засланцы, шпионы. Это местные жители.

Второй момент – конечно, гуманитарные проблемы огромные. Всё социальное обеспечение, начиная от продуктов и до медпомощи, образования и вообще всего. Вплоть до того, что школа, которую мы восстанавливаем, находится в Первомайском районе — так вот, в посёлке два года уже нет света. Поэтому очень многое зависит именно от волонтёров. Куда официальные власти не приходят — видят же они не всё. Приносят чиновникам красивые циферки, а за циферками не видны территории, их проблемы и люди. Они говорят: «О, мы оказали много помощи! Отлично!».  А как — кому оказали, на каких территориях, кому отказали – это часто остаётся неизвестно. Сделали дороги – хорошо. Но пока что не везде, а в крупных центрах, которые сейчас соединили дороги более-менее нормальные, а в районах – пока нет. Очень и очень много работы ещё предстоит здесь сделать. И это не говоря ещё о том, что предстоит борьба за сердца, за настроение людей, за будущее вообще этих территорий как за часть России. Например, именно поэтому мы взялись за школу. Потому что это – будущее. Сейчас, например, мы строим школу, чтобы показать, что будущее — будет. Вот этим людям, которые там остались, которые живут без света. Ведь Россия – это мы все. Несмотря ни на что.

– На Ваш взгляд, общество меняется? Становится ли более патриотичным и менее либеральным?

–  Что касается либерализма, в России он никогда и не был особо массовым движением. Его стало чуть меньше в официозе. Но особо ничего не изменилось, к сожалению. Потому что либерализм был уделом элит и прослойки, которая их обслуживает. Так всё и осталось. Посмотрите – многие олигархи у нас так и на местах. Абрамович, который дарил «Азовцам» (запрещенная в России организация) «Айфоны» — на месте, всё нормально у него. Фридман, который на 2 миллиарда проспонсировал ВСУ – он на месте, он не изменник Родины, он не спонсор терроризма, всё у него хорошо. Люди, которые у них работают, в той же самой «Альфа групп» — это, в общем, люди, которые тоже ориентированы на Запад. Их тоже масса осталась. Остались многие деятели, скажем, культуры – большей частью они придерживаются либеральных взглядов. Патриотизм, конечно, есть, и он поднялся, он всегда и был, но с людьми нужно работать. Но, к сожалению, эта работа ведется недостаточно.

– Полтора года назад погибла молодая журналистка, активистка Вашего движения Земфира Сулейманова. Знаю, что это была трагическая случайность, но ведь охота на журналистов уже стало нормой в наше время, несмотря на все международные законы. Как Вы считаете, почему именно журналисты сейчас под особым прицелом?

– Журналисты под особым прицелом, потому что эта война во многом информационная. Тот, кто может подать информацию грамотно – тот и важен. Победы информационные сказываются и на других участках. Вплоть до того, что можно выиграть на поле боя, но если ты постоянно проигрываешь в информационном поле, войну тебе не выиграть. Так что да, журналисты – это важно. Здесь важно как раз то, что вместо закручивания гаек надо бы их раскрутить. Позволить лучше, больше и чётче освещать проведение СВО.

– Вам часто удаётся вырваться в отпуск? Чем занимаетесь на большой земле?

– Да, периодически я выезжаю, но отпуском это назвать сложно, потому что за время отсутствия везде накапливаются другие дела, и их тоже надо решать, а параллельно — заниматься и вопросами нашего движения в ЛНР и ДНР. Вот как раз сейчас я приехал в Нижний, домой, думаю — пару недель пробуду. За меня там находится Андрей, который замещает меня по ряду вопросов, но всё равно мы с утра до вечера на связи, вопросов много приходится решать.  

– Вы были знакомы с Евгением Пригожиным?

– С Пригожиным я знаком не был, не пересекался. С ним как раз был знаком товарищ Игорь Мангушев, «Берег», командир «Сурикатов».

— Как Вы считаете, должны ли подобные таблички, памятники и улицы имени наших погибших героев, не только времён СВО, но и Афгана, Чечни, Вьетнама, Анголы, Кореи, Сирии и других локальных воин и конфликтов появиться в каждом городе нашей большой страны, где жили, учились и работали наши герои и защитники?

— К увековечиванию памяти в целом бойцов и командиров я отношусь крайне положительно. Страна должна знать своих героев, потому что их огромное количество. Каждое поколение у нас происходит война, где совершаются героические поступки. Люди должны об этом знать.

– Скоро 8 марта. Много ли Вы знаете воюющих женщин?

–  Воюющих женщин я знаю. Не сказать, чтобы много, потому что в целом есть большая проблема с устройством женщин в настоящую армию, в подразделения. Не везде принимают женщин. Тем не менее — да, женщины воюют. Много знаю медиков – женщин. Есть разведчицы, есть дронщицы. Можно вспомнить «Корсу» — была командиром реактивного артиллерийского дивизиона. Они со своей ролью справляются не хуже, чем мужчины, а то и лучше. Поэтому женщине на войне – место. Но как-то организационно решить бы этот вопрос, потому что я знаю много женщин добровольцев — они хотят воевать, но не получается. И как бы так сделать, чтобы получалось? Не знаю. Это вопрос, наверное, к командованию.

– Что бы Вы пожелали женщинам в преддверии праздника? И тем, что несут службу, и тем, кто в тылу — ждут домой своих отцов, братьев, мужей, сыновей, друзей?

–   Пожелал бы, наверное, дождаться своих близких: мужей, детей, отцов. И помнить о том, что именно во многом поддержка женщин, которые в тылу, для людей, которые воюют — очень важна. Кстати, очень большая часть тылового снабжения, например, происходит благодаря женщинам. Вот эти все огромные потоки гуманитарной помощи генерируют в основном женщины, которые в тылу. И это – их огромный вклад, который помогает спасти жизни их близких и родных, приблизить Победу и сделать армию другой. Это – очень важный вклад.

– Какой средний возраст Ваших активистов и добровольцев, идущих на фронт?

–  Что касается возраста добровольцев, то мы наблюдаем поистине народную войну, когда все возраста идут, все профессии, с разным социальным статусом. От 18 до 55, и то только потому, что это — предельный возраст, старше не берут. И то – например, сейчас мы общаемся с добровольцем, которому 63. Он в хорошей форме, но его не берут. Но он всё равно поедет волонтёром – смог договориться. Он хороший техник — будет собирать, чинить радиоэлектронные устройства при воинской части. Так что все возраста едут приближать Победу, вносят свой вклад.

– Как Вы считаете, над чем нужно работать в первую очередь в России? 

– Главным запросом народа является запрос на справедливость. Экономическое расслоение в России больше, чем где-либо в мире. Законы также применяются часто избирательно, исходя из социального статуса или территории, на которой применяются. Ну и народ отделен от управления государством, что привело к застою, а в перспективе может привести к серьезному государственному кризису. В двух словах не сказать обо всех проблемах, менять нужно многое.

– С какими трудностями сейчас в основном сталкиваются бойцы на? Чего им не хватает больше всего?

–  Конечно, не хватает многого. Если брать что-то наиболее важное – то это нормальная бронезащита. Когда уже больше года выдают бронежилет «Монолит» весом около 18 килограммов, в котором нереально воевать, и если какие-то штурмовые действия — у человека шансы быть покалеченным, убитым значительно возрастают в этом бронежилете. И бойцы вынуждены как-то через родственников, с зарплат всё равно себе покупать бронежилеты более-менее пригодные – тот же боекомплект «Ратник», которых в армии не хватает, при этом они появились в продаже. На том же «Авито», по объявлениям, можно спокойно купить. Правда, уже не за 12 тысяч, а за 30-40. Но всё равно — бойцы вынуждены покупать себе средства бронезащиты, чтобы более-менее какие-то себе условия обеспечить. Это из дорогой снаряги. Остальное точно также покупают себе в магазинах, как и форму. Проблем больше всего возникает у новобранцев. Когда вас только сформировали, вам ничего толком не дали, а уже ставят задачи. Вот новобранцам мы стараемся помогать, особенно нашим добровольцам, кто едет через нас. Мы им выдаём всё снаряжение – и обувь, и броню, и рюкзаки, и термобельё, и трусы-носки, и всё прочее. Огромное количество всяких вещей, которых нет или не хватает в армии, к сожалению.

А если говорить о нуждах, скажем, подразделений, более широко – то, конечно, чаще всего сейчас просят РЭБ. Он необходим, потому что основные потери у нас сейчас даже не от артиллерии вражеской, как было год назад, а от дронов-камикадзе. И чтобы их остановить — нужен РЭБ. А РЭБов у нас тоже очень мало, их катастрофически не хватает. РЭБ, особенно носимый – он необходим остро, как воздух.

Далее — связь. Связь по-прежнему остаётся острой проблемой.

Средства маскировки, маскировочные сети. Штатно они не поставляются массово в армию, их не хватает. Да, с новыми танками Т-80 приходят штатные маскировочные сети, средства маскировки. В основном — люди «колхозят», волонтёрское производство только и помогает. Люди плетут сети по всей стране, присылают бойцам. Вот этим они и маскируются. А маскировочная сеть – это снижение потерь. Это очень и очень важно.

А так — можно бесконечно перечислять, чего не хватает. Очень и очень многого всего.      

– Многие добровольцы 2014-2015 годов столкнулись с проблемой получения статуса УБД. По Вашему мнению, много ли таких людей? С чем связаны проблемы с получением статуса и возможно ли их решить? Что для этого необходимо?

–  Что касается получения статуса УБД добровольцами 2014-2015 года, то огромное количество тех, кто ничего не получил и уже махнули на это рукой. Потому что «ну нет и нет». У кого-то менялись давно части, концов не найти. Документы уже все пропали, которые были. Уже всё реорганизовано по несколько раз. Бюрократический ад, который преодолеть практически невозможно. Нужно принять какой-то упрощённый порядок получения УБД, но пока этого нет. А ждут этого – очень многие добровольцы именно первой волны.

– Как Вы относитесь к тому, что Украину могут разделить между несколькими странами? Насколько это вообще возможно?

– Что касается раздела Украины, то первый эту идею в новой истории как раз высказал Эдуард Лимонов, как раз после Минских соглашений. Партия этот тезис активно продвигала — проводила мероприятия, пыталась найти союзников, даже в Польше проходило совместное мероприятие с местными силами. И чем дальше, тем реалистичнее выглядит этот сценарий. Вопрос уже в том, согласимся ли мы на него. Потому что судьбу Украины, после всех понесённых жертв, должна решать Россия и только Россия. Какие границы будут – непонятно, где мы остановимся, какова дальнейшая судьба этих территорий – не знаю. Зависит от того, насколько руководство России и армейское руководство сможет армию реформировать, насколько мы сможем продвинуться, где мы остановимся. Например, если мы дойдём до польской границы – то с чего бы нам отдавать что-то полякам?

– Сейчас во многих странах проходят акции протеста среди аграриев. По Вашему мнению, это результат антироссийских санкций? Могут ли фермеры добиться своего?

–  В Европе постоянно бурлят протесты, по различным поводам. Франция, Италия – там вообще сотнями тысяч и миллионами выходят каждый год люди на протесты. Например, во Франции были «желтые жилеты». Но ни к каким серьёзным политическим последствиям эти протесты не приводят. Только то, что в некоторых странах сменилось правительство, соответственно — несколько изменилась риторика вследствие экономического кризиса, куда себя Европа загнала сама, отказавшись от российских энергоносителей. Фундаментально ничего не изменится. Они с протестами живут, и, может, для российской власти протесты – это проблема, а в Европе — с ними живут и нормально? Они ведь особо ничего не меняют. Задач какую-то другую систему выстроить, которая не находится под диктатом США и НАТО, там нет. Есть экономические требования, но ни к каким серьёзным последствиям это не приведёт, на мой взгляд.

– Фактически, Армения сдала Нагорный Карабах Азербайджану, а премьер-министр Армении Пашинян заявил, что несколько месяцев назад Россия «открыто призвала армянское население свергнуть власть». Также прозвучали и заявления о том, что Армения приостановила своё участие в ОДКБ. Как Вы можете прокомментировать нынешнюю ситуацию в Армении?

– Происходящее в Армении — это следствие того, что было упущено время для иных решений. Наша внешняя политика долгие годы и даже десятилетия находилась на самотёке. И Армения, и Казахстан, и Украина, и Прибалтика – это следствие того, что мы не защищали как нужно свои национальные интересы. Поэтому сейчас мы и пожинаем плоды – к сожалению, Россию практически выбрасывают из Закавказья – сначала Грузия, потом Армения. Да и мы особо ничего сделать с этим сейчас не можем, потому что иначе это война на два фронта, а нам бы сейчас с Украиной решить. Плохая ситуация. Если Россия будет побеждать, если Россия будет вести себя иначе на международной арене и переродится в другую державу, нежели она формировалась с «нулевых» — с другими установками, с другими интересами, с другой политикой, то мы вернём Закавказье, вернёмся в Азию, всё изменится.

– Недавно в тюрьме скончался либеральный оппозиционер Алексей Навальный и Запад тут же назначил преемницей его идей жену Алексея Юлию. В этот проект уже явно начали вливать денежные средства. Как Вы думаете, смогут ли они на что-то повлиять благодаря вдове Алексея, возможно ли сейчас раскачать лодку из-за этой смерти?  

– Что касается «уличных либералов» — что бы ни происходило в России, какие бы кризисы, на власть у них никогда не будет шансов, потому что они изначально используются как массовка для других игроков — их может использовать олигархат или западные силы, иностранные спецслужбы с ними могут заигрывать, но они не являются субъектом политики, и, собственно, никогда не являлись. Поэтому ничего это в будущем России никак не изменит. Пример — Майдан на Украине, где использовали массовку, чтобы совершить «верхушечный переворот». Он не был бы возможен чисто снизу. Произошёл раскол, война элит, случился этот «верхушечный переворот». Но в России никаких признаков того, что существует какой-то раскол, что мы на пороге смуты — нет. Власть выглядит довольно монолитно, поддержка СВО в обществе велика, сейчас никаких серьезных событий не предвидится.

– Всё чаще до отдалённых от границы с Украиной городов стали долетать БПЛА. Как Вы считаете, какое расстояние могут преодолеть современные БПЛА? Или это работа ДРГ? И как вообще сейчас можно бороться с ДРГ?

– Что касается БПЛА, то дело не в расстоянии, а в том, что по всей стране находится агентура врага, которая на месте может спокойно собрать БПЛА и запустить его. Это любые расстояния, любая точка России может быть подвержена атаке. Давайте вспомним и теракты — как погибла Дарья Дугина, как погиб Владлен Татарский?

Все эти террористические атаки координируются из одного центра. Этот центр находится в Киеве, а тот находится под внешним управлением. Удар необходим по их центру принятия решений. Необходимо признать ГУР террористической организацией, необходимо уничтожать его главарей. Тогда движение этих украинских диверсантов быстро пойдёт на спад.

– На днях Маргарита Симоньян опубликовала аудиозапись переговоров немецких офицеров, готовящихся к подрыву Крымского моста. Как Вы считаете, каким должен быть ответ России на подобные действия?

–  В связи с разговорами генералов о том, что Германия фактически вступает в войну путём предоставления своих ракет, возможно, вступит — ответ, считаю, должен быть таким – заводы, которые производят эти ракеты, инфраструктура, которой они поставляются, связанные с этим лица — в случае поставок они становятся законной военной целью, потому что это – вступление в войну. Не объявлять войну Германии, а объявить, что вот конкретно это – является законной целью. И если мы продолжим реагировать, как мы реагируем сейчас, поддержка Украины никогда не остановится. Сейчас по артиллерийским снарядам у них наблюдается некоторый спад, потому что запасы в Европе заканчиваются, но помощь-то не прекращается. Сейчас она спала, но потом начнётся опять. И пока эта поддержка идёт – она затрудняет нашу Победу. Это – жизни наших бойцов, наших солдат. Это мужья, дети, сыновья наши. Это часть народа. Необходимо их беречь, делать всё, чтобы остановить эти поставки. И здесь оправданно многое.

– Ваши планы на будущее и пожелания всем жителям России?

–  Планировать будущее очень проблематично, потому что война – это ежедневный хаос. Тем не менее, мы через этот хаос движемся — шаг за шагом, вперёд, к Победе. Надеемся, что и жители России также двигаются. Не опуская руки, смотря вперёд, шаг за шагом приближая Победу. Всеми своими силами. Мужества, терпения, стойкости всем. И — Победы.

Мария Коледа