Корова Мира

Этот рассказ один из немногих, что я посвятил своим дочерям, для того чтобы они увидели тот мир, в котором живёт их отец вдали от них и от дома. Отрезок времени, в котором слова «Война» и «Мир» приобретают новый образ, неся в себя всё тот же смысл.

Снега выпало много за минувшую ночь. Мы собрались вокруг старой разбитой газовой плиты, кто-то догадался перевернуть её и подбрасывать поленья в духовку сверху, как в баскетбольную корзину. Ближе к утру, когда нужно было готовится к буденным хлопотам, в целях экономии дров мы просто опускали стеклянную крышку плиты и угли тлели чуть медленнее, а жар от разогретой металлической духовки сохранялся подольше, по крайней мере нам хотелось в это верить.

Старое трёхэтажное здание местной администрации, уже не единожды за три месяца переходившее из рук в руки от одной стороны к другой, на этот раз долгие девятнадцать дней было нашей цитаделью. В принципе называть его зданием было бы не совсем корректно. Четыре угловые кирпичные колонны когда-то державшие стены и часть крыши — это всё что осталось от единственного оплота власти сельского поселения «Мир».

Эта стратегическая вершина была важна, так как само здание располагалось на единственной на несколько десятков километров высоте в округе.

Пётр «Брюле» — такой позывной мы дали нашему оператору БЛА (Беспилотный Летательный Аппарат) за то, что он очень любил все со вкусом Крем-Брюле, и часто вспоминая о том, как с наслаждением поедал купленный своим дочерям зефир с этим непревзойдённым вкусом, он жутко и протяжно картавил «Ррр…», повторяя неповоротливое для его языка название и представляя себе этот вкус, а потом молча закрывал глаза от наслаждения. И вот «Брюле» или коротко «Брю» с утра выползал через люк в нашем дзоте и запускал квадрокоптер на ещё не разрушенную часть крыши, и оставлял его там с закреплёнными на дроне камерами наблюдения, а дрон ночного дозора с помощью пульта возвращал к люку, чтобы забрать его на подзарядку.

Заряжались от проводов, которые когда-то провели от ещё работающего трансформатора, то ли наши оппоненты, а возможно одна из наших групп, державших здесь оборону, но в общем с электричеством проблем не было, если не считать постоянные попытки неприятеля сбить наши провода с единственного во всей округе столба. То дроном собьют, то из гранатомёта шмальнут — одним словом вредители какие-то.

Основное наше укрытие располагалось на «минус первом» этаже — подвал в общем. При массированном обстреле со стороны противника мы оставались внизу, а дежурная группа закреплялась на цокольном уровне, там мы здорово укрепились разрушенными стенами здания и мешками с песком и строительным материалом. Теоретически враг мог подойти только с Запада и Юго-Запада, но практически наши пулемётные гнёзда и глаза «Брюле» не давали врагу ни единого шанса.

Снега выпало много. Руины посёлка, в радиусе нескольких километров больше напоминали лунный пейзаж со огромными воронками и присыпанным, словно графитовой пылью, чёрным от сажи снегом, ландшафтом.

Уже пять дней как нашу группу должны были сменить, но что-то никто не выходил на связь, хотя мы и могли пытаться выходить на наших, но знали при этом, что нас слушает враг. Продолжать беседу было равносильно, как если бы мы сами раскрыли дислокацию своих тыловых подразделений. Поэтому мы просто ждали, отбивая ежедневные атаки противника, наводя нашу артиллерию в глубь их войск через ключ Морзе, и временами выбирались на боевые задания-сходить за печенюхами, так это у нас называлось. Так мы выбирались ползком на старые позиции врага к разрушенным блиндажам с сухпайками. Последняя такая вылазка стоила жизни «Старому» и «Доценту». «Моцарт» их отговаривал тогда, четыре дня назад. Говорил чтобы набрались терпения, что нас скоро поменяют, и что воды у нас предостаточно. Но еда у нас почти закончилась и ребята устали сидеть в укрытии и ждать ротацию. В ту ночь они добрались до склада, но раньше них там побывали вражеские лазутчики. Взрывчатки они не пожалели конечно, установили растяжку на подходе к блиндажу и от наших ребят мало что осталось. Так нас стало 16 человек из 30-ти бравших высоту в самом начале боевого задания. До этого ребята погибали при атаках и обстрелах.

Порой мы выходили в атаку и трепали позиции врага, разбирая их укрепления, но оставаться на разбитых позициях врага без подкрепления — это гибель, по этим точкам бьёт прямой наводкой их же артиллерия, и мы откатывались обратно к своему холму.

На ключ и рацию, вот уже с неделю никто не выходил. Но наши сообщения по перемещению врага доходили в срок, и как положено враг это ощущал на своей шкуре незамедлительно. Как только мы скидывали свежие координаты по врагу, наши ракеты и снаряды разбивали их атакующие ряды колонн ещё на подходе, а значит о нас помнили, но только забыли немного.

Еды не осталось. Я, «Малой» и «Моцарт» решили проведать старушку на нейтральной полосе — так называлась территория, где уже не шли прямые боестолкновения. Баба Маша — единственная кто остался из мирного населения, и не желающая уходить, да и некуда ей идти было. Корову свою она так любила и не могла её оставить. Буренка была действительно умная, по глазам видно, в прошлой жизни сам Коперник. Придём бывает проведать старушку, а корова рядом с ней в доме, как кошка у ног, к печке вжались, обстрел пережидают. Корова через дыру в стене со стороны стойла и заходила в дом, а кушать обратно, к сену, через стену к калде шла-не корова — Копперфильд одним словом.

В общем пришли мы, а на месте старого дома — воронка. И печи не осталось. Снарядом всё раскурочило, а от бабушки Маши только лоскуты старого платья и волосы в земле. И неизвестно наши ли, враги ли так метко ликвидировали «особо опасную старушку», но какая теперь от этой информации польза, не было больше живого человека, осталась лишь только память о нём.

— И корова! -… — грубо перебил наши последние поминания об усопшей Димка «Малой», -корова-то есть! …, в мороз не пропала наверное, можно мяса с собой взять…, «Рататуй» потом приготовит что-нибудь?!

Чтобы понимать «Малой» был ростом «метр с полтиной», выглядел как подросток, голосок как у клирика на службе — высокий и противный как звук бензопилы, но что касается части электроники и компьютеров — здесь ему равных не было, этим он и оправдывал своё нахождение в нашем подразделении, да и для «Брю» он был толковым подмастерьем.

— Пойду — … говорит «Малой», — мяса пойду срежу с бурёнки почившей!

Мы с «Моцартом» молча согласились, помолились за погибшую старушку у края воронки, и не успели окликнуть «Малого», как услышали громыхание вёдер и кастрюль со стороны сарая и среди вопля и стонов разобрали знакомый клич бурёнки.

— Жива! — … закричал Моцарт… — Жива чертовка!

Мы обходили бурёнку со всех сторон, чтобы убедиться, не ранена ли она, но на ней была всего одна свежая царапина на шее — так «Малой» решил свежевать спящую и уставшую от пережитого стресса корову.

Мы так увлеклись животным, что даже не обратили внимание на корчащегося от боли Димку «Малого», лежащего с разодранными штанами среди пустых вёдер в глубине сарая. Витька «Моцарт» с трудом сдерживал смех, помогая Димке подняться на ноги. Видимо, когда тот хотел отрезать кусок от «погибшей» бурёнки, та внезапно пробудившись воспротивилась, и приняв «Малого» за свирепого хищника подкинула его на рога да так что на заду у Димкиных штанов стала зиять безразмерная дырень, через которую разве только адмирал Кузнецов не пройдёт (Адмирал Кузнецов — авианесущий крейсер СССР и РФ).

Бурёнка протяжно промычала и Димка, ворча и потирая зад, уселся перебирать целые и более-менее чистые вёдра, чтобы сдоить молока. Вымя раздулось, молоко просилось наружу и «Малой» уже казался бурёнке спасительным двуногим, обтирающим найденными белыми наволочками её торчащие соски.

Ещё с месяц назад баба Маша хвасталась нам каким хорошеньким телёнком отелилась её — как же её она звала… а, Мира! Точно, Мира! — громко произнёс я и буренка протяжно отозвалась — Мууууу…

«Моцарт» ухмыльнулся, закурил и уставился в наполнявшееся в жестяном ведре белое облако. «Малой» ещё сердился на Миру и дергал вымя резко и неосторожно.
Дверь калитки распахнулась со скрипом и в сарай ввалились двое украинских солдат, что-то шумно и со смехом обсуждающих, и не ожидающих увидеть нас на развалинах.

«Малой» умудрился быстрее нас с «Моцартом» подхватить рядом лежащий автомат.
Уронив ведро с молоком и свалившись с табурета он, отчего-то громко и по-немецки закричал: «Хендехоооох!»

На несколько секунд воцарилась немая тишина. Мы с Витькой «Моцартом» с изумлением смотрели поочерёдно то на вражеских разведчиков то на Димку. Горе-лазутчики уже не смеялись, и с поднятыми руками таращились на «Малого», а сам «Малой» держал бойцов противника на мушке. Мира, поторапливая процесс дойки, беспокойно и навязчиво хлестала кистью хвоста по лицу «Малого», сидящего в белой луже, в разодранных штанах и с обнаженной, через зияющую дыру, задницей. Тишину разразил громкий смех, хохотали все. Все кроме Димки «Малого», ну и бурёнки Миры.

Горе-разведчики смеялись до слез, глядя на взявшего их на мушку голозадого, нахмурившегося худенького «стрижа». Смеялись и мы, наблюдая эту картину. «Малой» заматерился, и принялся заново обмывать руки и вымя. А мы с «Моцартом» взялись за допрос.

Пока я изымал бойки с автоматов и разгружал тактические пояса от магазинов и гранат, Витька допрашивал залетных лазутчиков. Оказывается, они также, как и мы приходили к бабушке Маше навестить её. Та, в свою очередь, также по-матерински подкармливала доходяг, как и нас, но в этот день наш график посещения совпал и встреча состоялась. Мы вернули бойцам автоматы, без бойков они бесполезны даже с патронами, и их не осудят свои за утерю автомата. Так они смогут подремонтировать их самостоятельно, не вызывая подозрений, вернувшись к своим. Нам они были ни к чему — еды и места для пленных у нас не было. Тут у нас как по Аристотелю, воины бывают трёх типов: живые, мёртвые и те, кто в море!

Вместе мы ещё раз постояли у воронки на месте бабушкиной избы и пошли разными тропами, каждая группа со своим ведром с молоком. Налили бурёнке в корыто воды, сено ещё оставалось в сарае, картофель и свеклу поделили и забрали с собой, и договорились приходить и доить Мирку поочередно. Один из бойцов противника сказал, что на их стороне есть силосная яма и что может водить бурёнку туда. Мы согласились, а «Моцарт» вспомнил, что недавно делал вылазку южнее наших позиций и наткнулся на разбитый ангар, полный стогов сена и зерна. В общем на том и порешили — берём Мирку на поруки, ну а с неё молоко причитается.

Спустя два дня пришли долгожданные вести от командования. Нашему подразделению было приказано сделать ночную вылазку на позиции противника и разминировать участок дороги для прохода нашей техники с утра. У нас как раз оставалось необходимое количество боекомплекта на эту операцию и к вечеру я, Витька, Димка, Серёга «Рататуй» и ещё четверо бойцов, расчертив углём на подвальной стене тактические направления каждой двойки, сконцентрировано таращились на палку, которой я тыкал в стену, объясняя парням как нужно будет действовать.

«Малой» больше всех переживал за Миру, к которой мы не могли пройти за эти бесконечные два дня обстрелов со стороны противника.

— Наверное погибла… -, взволновано заключал он и громко глубоко вздыхал.

— Ну и чёрт с ней! — кричал на него Серёга, наш гранатомётчик и по совместительству повар, потому и «Рататуй» — …мяса зато много, до конца зимы хватит. Я вам такой борщ сварю, мммм, закачаетесь!

«Малой», грозно посмотрев на Серёгу, отвернулся и продолжил укладывать патроны в магазин. «Рататуй» улыбнулся и сказав: «Шучу Дим, шучу… Всё в порядке с твоей Миркой, она ещё нас с тобой переживёт!», заткнул четыре гранаты в подсумок.

Его слова оказались пророческими. Противник ждал нас в ту ночь, и пока мы с «Моцартом» разминировали подход, ребята вели бой по направлениям. Из боя вернулись только мы с Витькой, а позади здания у разбитого гаража, жалобно мыча голодная Мирка звала своего спасителя — Димку «Малого».

Петька «Брю» отвёл Миру к ангару с сеном, там отмыл её и сдоил, оставил её там, а сам вернулся к пульту отслеживать передвижение противника. Я доложился командованию о выполнении задания, о погибших ребятах и о том, что высота всё ещё за нами.

Я попросил «Брю» внимательно следить за обстановкой и доложить мне, как только наша техника будет пробиваться по недавно разминированному нами участку. Прошли минуты, четверть часа, час… но наступления так и не произошло. Молчали радиостанции — нас было десятеро.

Ближе к вечеру Петька закричал что видит.

— Вижу! Вижу! — рассеянно кричал «Брю», уставившись в монитор.

— Что там, «Брю»… Наши?! — нетерпеливо переспросил я, и подбежав к монитору увидел: камера с коптера запечатлела как Мирка идёт к позициям врага по разминированной нами тропе. Видно было как её встречали два бойца: один с ведром, а второй, хромой с планшетом через плечо.

— Офицер -, тихо подметили мы.

За двое суток мы так и не смогли забрать наших павших товарищей с поля боя, каждая наша вылазка сопровождалась обстрелом со стороны врага. Пётр доложил мне, что Мирка каждое утро приходит к нам и зовёт на кормление и дойку, а потом к вечеру из ангара направляется к силосной яме на Западе, к посёлку. Как раз там, где расположился враг. Ночью «Моцарт» предложил к вечеру следующего дня перекинуть через хребет бурёнки две пары противотанковых мин, оставшихся после разминирования. Он предложил подключить их через передатчик к коптеру-разведчику, и когда корова вернётся вечером к противнику, подорвать заряды дистанционно.

— Нужно отомстить за ребят!!! — сквозь зубы повторял он, так что пена проступала через уголки его губ, от ненависти.

— Нет, не так…, так нельзя! — отрезал я ему тогда, и он с ненавистью уже смотрел на меня.

На следующее утро, когда Мирка опять вернулась, я предложил иной план.

Вечером «Брю» подозвал меня к экрану — бурёнка, традиционно покачивая бёдрами, плелась в тыл врага, возвращаясь от нас. Всё было неизменно, кроме одного-на роге у Мирки был подвязан целлофановый пакет, который явно не давал покоя рогатой скотине. По монитору мы увидели, как хромой офицер и двое бойцов, встречавших корову, осторожно подошли к пакету и распаковав его, медленно провернулись в сторону нашего холма. Недолго размышляя, офицер что-то скомандовал бойцам, и они спешно скрылись с коровой за руинами посёлка, а сам нырнул в траншею и был таков.

В пакете была записка: в ней мы предлагали противнику сдаваться. Там говорилось, что они находятся в окружении, и что завтра мы идём в атаку с превосходящими силами и вооружением, и что, если утром корова вернётся к нам без них — их дни будут сочтены. С этого момента начались томительные часы ожидания. Дозорные и «Брю» докладывали каждые 15 минут о движениях по направлениям. Остальная часть отряда, разбившись по группам, слушала мои указания и снаряжала последний боекомплект. На каждого оставалось по два рожка патрон и по одной гранате, у меня пистолет и две дополнительные обоймы к нему.

— Если Мирка вернётся одна…, — сказал я в ту ночь — …Так вот, если Мирка вернётся одна, «Брю» остаётся за старшего на высоте, с ним четверо бойцов для пулемётных гнёзд посменно, до подхода подкрепления. Если утром наш план не выгорит, я и «Моцарт» с тремя бойцами обойдём врага через бабушку Машу, где тогда мы повстречались с Мирой и попробуем атаковать врага с фланга.

— А теперь всем спать! — скомандовал я и ушёл к Петьке смотреть в монитор.

Снега выпало много под утро. Мы спешно натягивали старые зимние маскхалаты поверх нашей формы, Мирки не было на горизонте…

Время, когда корова должна была вернуться прошло, и я, попрощавшись с «Брю», играючи подкинув автомат на груди, скомандовал «Моцарту» чтобы тот вёл нас к бабушке. Через 20 минут мы подошли к избе бабушки Маши, точнее к десятиметровой воронке на её месте. Обходя её стороной, Витька «Моцарт», шедший впереди что-то заметил и подал сигнал «всем рассредоточиться».

Видимо нас поджидали, и враг оставил засаду. Витька медленно уплыл за угол сарая и через долгую минуту ожидания выплыл обратно, держа за рог нашу Мирку, ведя за собой. На другом роге болтался пакет. Осторожно раскрыв его и прочитав содержимое, я быстро прокричал «Моцарту» бежать к нашим и вложил ему грязный листок в руку. Витька не медля, тут же припустил бежать на высоту, сжав клочок бумаги в грубом кулаке, не задавая лишних вопросов. За это, в том числе, я ценил его в нашей команде. Приказ он выполнял сходу, вопросы задавал позже или вообще не задавал. И в этот раз это его качество и звание мастера спорта по бегу на короткие дистанции стоило многих жизней.

Снег валил как никогда.

«Брю», уставившись в монитор, пытался разглядеть движение на разминированной дороге. Не вытерпев плохой картинки на мониторе, он выскочил из люка с биноклем и, устроившись рядом с пулемётчиком, стал всматриваться в белую мглу. Вдруг что-то подпрыгнуло вдалеке на дороге. И ещё, и ещё раз… он точно уже узнавал силуэты людей и скомандовал бойцам взять цель на Юго-Западе и быть готовыми открыть огонь по его команде. Вот уже сквозь снежную пелену в их сторону двигалась серая река противника, то появляющаяся, то снова пропадающая в лунном, серо-белом ландшафте погибшего посёлка. Словно длинная галера на волнах медленно, но верно шла она по курсу неминуемой гибели.

— Брююююю! -, тихо и протяжно донеслось издалека… — Брюююю!! — чуть громче отозвалось на высоте.

И вот уже когда Петька хотел отдать приказ открыть огонь, в пулемётную прорезь залетела содранная об какой-то булыжник рука «Моцарта» и раскрыла кулак… — Читай «Брю», читай миленький, мне самому жуть как интересно! — прокричал Витька и уткнулся виском в бетон, глубоко дыша и смотря в сторону приближающейся серой реки.

На обрывке было написано: «Выходим утром, следом за Мирой. 34 человека. Оружие оставим на позициях! Не стреляйте!!!»

Мирка именно в то утро решила навестить свою погибшую хозяйку и сделала небольшой крюк через её дом. А мы в свою очередь, очень вовремя повстречали её вновь.

Нас оставалось десятеро… Снег всё шёл и шёл,… и отлетал как «…пыль, пыль от шагающих сапог — отдыха нет на войне солдату…, нет!» (Редьярд Киплинг)

Позывной «Каспий». 2024 год.