Ринат Есеналиев: «Самое главное приобретение на войне — это друзья»

Сегодня День рождения Рината Есеналиева. Ему исполнилось 33 года. Ринат — бывший ополченец, военный корреспондент, киноактёр, сценарист… Уважаемый Ринат, вся команда ANNA NEWS поздравляет Вас! В этот особенный день мы хотим выразить нашу искреннюю признательность за все Ваши достижения и вклад в общее дело! Вы — настоящий герой, который не только, когда было необходимо, взял в руки оружие и встал на защиту мирного населения Донбасса, но и продолжает активную работу на информационном фронте. Желаем крепкого здоровья, счастья и новых творческих успехов! Пусть каждый день будет наполнен яркими моментами, интересными проектами и верными друзьями!

В этот день представляем вашему вниманию интервью нашего военного корреспондента Марии Коледа с Ринатом Есеналиевым! О жизни, войне, творчестве и многом другом…

Тг-канал «Ледоруб» — https://t.me/elpicahielo

— Добрый день, Ринат. Расскажите, пожалуйста, немного о себе.

— Это тяжело на самом деле. Честно, уже давно нужно смириться со своей некой медийностью и отвечать в одно предложение. Такой-то, такой-то, занимаюсь тем-то, тем-то. Только беда в том, что свой род деятельности я меняю кардинально каждые 6 лет.

— Ваш отец — казах, мать — русская с немецкими корнями. Как это многонациональное происхождение повлияло на Ваше мировоззрение и ощущение «Русского мира»?

— Ну, во-первых, как я всегда шучу, в Донецке из казахов я знал только своего дядю и отца. Поэтому конфликты, связанные с национальностью, были, хоть и незначительные. А вот в ответ привлечь многочисленную диаспору, как это принято у некоторых других народностей, уже — увы. Поэтому приходилось как-то самому. Ну и родители — советские люди. Это сейчас над дружбой народов у нас так посмеиваются. Но она была реальной и приносила свои плоды. Самым ярким подтверждением я считаю Великую Отечественную войну, в которой были задействованы сотни народов Великой страны. То, что мы всё это бездарно разбазарили — это другой вопрос.

— Вы выросли в неблагополучном районе Донецка. Как уличное детство и бокс закалили Ваш характер и подготовили к будущим испытаниям?

— Ну тоже мне неблагополучный. Нормальный. В другом бы жить не хотел. Думаю, время было не совсем благополучное. Я ведь спрашивал часто у отца и даже у дончан: кто жил поколение назад на нашем районе? Дрались-то не меньше. Только в наше время всему этому ещё какой-то оттенок нехороший добавился. Меньше морали, больше инстинктов. Бокс на самом деле мне не совсем-то и помог. В 12 лет я сдуру объявил список из человек 10 на районе, кого к 14-ти годам точно побью. Поэтому на протяжении двух лет бокс мне скорее вредил. Парни были намного старше и хотели проверить мои навыки. Но к 14-ти, в принципе, всё так и произошло. Но вообще было разное. Несколько раз били с целью не избить, а убить. Но потом тренер меня быстро вывел из всех этих разборок. Он быстро объяснил, что руки для боксера — это то же самое, что руки для пианиста. Это инструмент и относиться к нему нужно соответственно.

— Ваша судьба — это череда случайностей или закономерный путь?

— Не знаю, я так высокопарно не мыслю. Себя я внутренне называю «псом». И умный я, наверное, больше инстинктами или, как я говорю, хвостом. Поэтому когда мыслишь «хвостом», в случайности не веришь. Всё, что с тобой происходит, тебя учит. Подзатыльниками, трагедиями или пинком под зад — это не важно. Важно запомнить это ощущение и найти путь. Где пинки будут хотя бы в направлении своей цели.

— Какой совет из юности, данный родными людьми, Вы пронесли через всю жизнь?

— Советы? Не знаю, думаю всё опять же запомнилось на уровне инстинктов, поведенческих привычек. Хотя помню, когда у меня в подростковом возрасте были частые ссоры с родителями. Мне очень дельный совет дал мой тренер по боксу, который был мне как второй отец. Он мне тогда сказал:

— Запомни, Ринат, родителей нужно слушать и подчиняться.

— Я запомнил, Анатолий Николаевич.  

— Нет, дурак, ты не запомнил. Повторяю: слушать и подчиняться.

— Да понял я всё: слушать и подчиняться.

— Да не понял ты не хрена. Повторяю: слушать и подчиняться.

— Да понял я всё…

— Нет, ты ещё раз послушай: слушать во всём и подчиняться, но делать в решающий момент всё по-своему.

И вот после этого совета у меня не было ссор с родителями. Вместо бесконечных споров по поводу моих тех или иных решений та же мать, спустя время, могла только с улыбкой сказать: «А ведь ты, засранец, всё равно всё сделал по-своему».

— Кем Вы мечтали стать в детстве, до того, как спорт и война перевернули Вашу жизнь?

— Никем. Повторяю: мне как псу мечту свою нужно погрызть как кость. Вот попробовал бокс и начинал мечтать о каких-то успехах. Попал на войну — почувствовал свою нужность в этом деле и тут же подумал, что так пройдет вся остальная жизнь. Но всё оказалось сложнее.

— Что для Вас значит настоящая мужская дружба, и как она проверяется в условиях войны?

— Дружба значит всё. В детстве мне как-то не везло, понятия о дружбе у нас на районе абсолютно не соответствовали тому, о чём мне говорили родители или о том, что я читал в книгах. Поэтому первая своя осознанная просьба у бога была именно по поводу друзей. Не богатства или женщин, а друзей. Для мужчины это важно. Поэтому самое главное приобретение на войне — это как раз они и есть, друзья. С некоторыми мы даже можем не переписываться по полгода. Но иногда открываешь дверь, а там стоят они. И больше ничего не надо: «Заходи, брат».

— Вы учились в Одесском университете. Что это был за период? О чем Вы думали, мечтали тогда, до 2014 года?

— Для меня время было сложное. Моя мать шутит, что войну на Украину накликал я. Потому что с самого детства вечно причитал, что мы живём в ужасно скучное время ни войны тебе, ни строительства нового общества. Даже такие катаклизмы как кризис 90-ых и то уже был где-то там. Помню, как называл всё это «сонный феодализм». В 2014-ом всё действительно начало меняться, воздух как будто стал плотнее. Учась в Одессе, я, по сути, шел наперекор своим желаниям. После получения травмы я понимал, что со спортом покончено и всё остальное было для меня чем-то не про настоящую жизнь. Тот период я для себя озвучивал строчками из песни одного репера, в нашу пору, правда, ставшего иноагентом.

Твой бунт против папы и мамы

Закончится офисным креслом,

Мерцающим синим экраном,

И нудным трудом бесполезным.

На место протеста и крика

Придут тишина и усталость.

Твоя жизнь — не кино и не книга,

Какая жалость… Какая жалость…

Так вот, эти строки для меня были главным ужасом и предостережением. Поэтому даже когда у меня начались конфликты в вузе, а ребята из западных областей уже караулили меня возле дома, в котором я жил. Не скажу, что меня это пугало, наоборот, я как будто увидел, что вот есть оказывается во мне идеалы и принципы, которые нужно отстаивать и за это можно и жить, и умереть. Всё обрело смысл.

— Что Вы чувствовали в тот момент, когда принимали решение взять в руки оружие и присоединиться к ополчению в 2014 году?

— Думал всякую высокопарную чушь. Ведь это я только наполовину пацан с Петровки, а на вторую половину я был книжный мальчик, романтик и идеалист. Например, я честно считал, что как только мною будет совершенно убийство человека — пусть даже и врага — жизнь моя разделится на до и после. Всё это оказалось чушью. У меня вообще не было никаких рефлексией такого толка. Ты просто начинаешь работать и не думаешь о таких глупостях. Если о чём и переживал, так это о потере боевых товарищей.

— Как Вас встретили в батальоне «Сомали»? Были ли там те, кого Вы знали до войны?

— А никто меня там не встречал. Батальон «Сомали», по сути, организовывался на моих глазах с Иловайского гарнизона, в котором я был ещё до начала боёв за этот город. Шеврон этого подразделения я держал в руках один из первых. И было это уже под Нижней Крынкой — тогда я впервые это название и услышал. А до этого мы были просто ополченцы, чьим командиром был Михаил Толстых, он же «Гиви». Но вообще если говорить за Иловайский период, то всё у меня быстро стало получаться. Молодость, одним словом. Я сейчас, бывает, смотрю на молодых ветеранов СВО и как у них всё горит в руках, и какой азарт в глазах — и честно завидую. Ведь всё это, увы, не вечно. В дальнейшем приходят другие важные качества как для человека, так и для бойца. Но молодость — большой помощник на войне. Кореец из Ленинграда был прав: «Война —дело молодых, лекарство против морщин».

— Вы участвовали в ключевых битвах: Иловайск, Донецкий аэропорт. Какое из сражений оставило самый глубокий след в Вашей памяти и почему?

— Повторюсь, все они по ощущениям были разные. Вообще после СВО всё это воспринимается странно. Тогда ведь реально и городские бои, и подбитая техника, и такое количество артиллерии с двух сторон. Казалось чем-то уникальным то, что война будет развиваться и дальше и окажется в той точке, в которой она сейчас, верилось с трудом. Но и в 2014-м война против вчерашних друзей и одноклассников тоже была и катастрофой, и казалась дурной шуткой. Но если мы говорим конкретно про мои ощущения тогда, то Иловайск — это понимание того, что ополчение может воевать против тогдашней Украины. Иловайск дал большой подъем. А аэропорт уже ближе к СВОшной эстетике: мрак, потери и вырывание своего на зубах.

— Сколько раз Вы были ранены? Какое ранение было самым серьезным и что Вам помогло выкарабкаться?

— Ранений у меня 4: два лёгких, два средней тяжести. Напомню, что выплаты за это были не предусмотрены в период, когда главой был Захарченко. Я получил 2 выплаты по 6 тысяч рублей, на этом всё и остановилось. Слушайте, на здоровье жаловаться не хочется, сейчас вроде вышел указ, что можно получить выплаты за 2014-ый, но нужно, чтобы была инвалидность. А мне этого не хочется именно психологически. Тут скорее максимум срабатывает оправдание почему сейчас я не на СВО в качестве добровольца. Век добровольца, если воевать честно, тоже недолог. Не говоря о самих ранениях, нужно учитывать и контузии, и перемерзания, и недоедание, и постоянное пребывание под стрессом. Всё это, увы, бесследно не проходит.

— В интернете много мифов об ополченцах 2014 года. Какой самый нелепый миф Вы слышали о себе и своих товарищах?

— Ну скажу так: это не то, чтобы мифы, но бывает, что люди как будто заново создают реальность, потому что реальных участников того времени всё меньше и меньше. Не так давно я сидел за одним столом с одним донецким депутатом, а в прошлом предпринимателем. В 2022-м году он непродолжительное время побегал с автоматом. И вот я спросил у него почему он, такой бравый парень, не воевал с 2014-го года? Он, принимая меня за столичного актера, на голубом глазу ответил, что война та была не серьезная и ополченцы в основном занимались отжимами, а он хотел воевать. От этого абсурда я просто рассмеялся в голос. И вот я подумал: «Те сотни моих товарищей, которые погибли и воевали первый год без любого денежного довольствия, что бы ему ответили?» Как я часто шучу, если спросить у погибших ополченцев до 2022-го: «Что больше всего их тревожит? То ответ будет одним: Господи, почему я не дожил до зарплаты в 200 тысяч в месяц, за что ты так со мной?»

— Что для Вас означала «Русская весна» тогда и что она означает для Вас сейчас?

— Не знаю, тогда — это моя молодость. Подтверждение того, что, живя в мещанском раю рано или поздно история может начать с тобой разговаривать на повышенных и нужно этот момент не проморгать. А сейчас это как подтверждение того, что русские люди могут самоорганизовываться и делать одновременно ужасные и героические вещи.

— Как Вы относитесь к тем, кто в 2014 году уехал из Донбасса, а теперь вернулся или поддерживает и помогает СВО?

— Тяжелый момент, тогда у меня было неприкрытое презрение. Я был категорически против, чтобы эти люди возвращались. Но сейчас, когда я вижу нерабочие школы, заросшие детские площадки, заброшенные заводы и шахты. Кто на них должен работать, чтобы не обесценить то, за что сражались эти 10 лет дончане и русские добровольцы. Но есть и другой момент: люди, которые уехали в 14-ом, а теперь «за» СВО могут создавать свою реальность, которая выгодна только им. Об этой проблеме я говорил выше. Но для этого всё узаконивать и героизировать должно государство. Да, банально: памятники, мероприятия в памятные даты, упоминание в кино и литературе.

— Как Вы отдыхали между боями? Было ли место для творчества, музыки, книг в окопах?

— По-разному было, конечно, в силу развития интернета и заинтересованности общества. Тогда такого отзыва на разный контент из окопов не было. А что касается собственного саморазвития, то наибольшее количество книг я прочитал в 2016-17 годах. Когда, будучи артиллеристом уезжал на дежурство на 2 месяца и больше, брал собой электронную книгу, и чтобы не сойти с ума от скуки постоянно поддерживал себя литературой.

— Что Вы считаете самым большим достижением ополчения в тот период?

— Достижение в том, что мы всё-таки смогли сделать из ополчения армию. Как всё может пойти по другому пути мне удалось увидеть во время второго конфликта в Нагорном Карабахе. Смотрел и диву давался насколько у нас несмотря на общий хаос было понимание войны и её правил.

— Как Вы восприняли признание ДНР/ЛНР и начало СВО?

— Как чудо. Ужас войны не так страшен, как то безвременье, в котором проживала республика.

— Что заставило Вас поменять автомат на блокнот и камеру? Почему решили стать военкором?

— Тут однозначно не ответить. Опять же мне уже до СВО удалось поработать военкором в Нагорном Карабахе и уже начать брать интервью. А начале СВО мной были предприняты некоторые шаги, чтобы вернуться в строй, но вследствие каких-то причин от меня ждали или просили сделать именно военкоровскую работу и действительно тогда был на это запрос. Я видел своими глазами как новая волна военкоров, особенно тех, кто имел боевой опыт, меняла повестку и стиль нашей журналистки. Самой яркой звездой такого типа был, по моему мнению, Ростислав Журавлев, который в 14-ом был пулемётчиком на Луганщине, а также успел отличиться как военкор в Афганистане и Карабахе. Свой вклад я считаю намного слабее, но тогда, как говорится, для этого в руках были все карты и возможности. Летом 2022-го мне ещё удалось повоевать как добровольцу на Изюмском направлении, но всего 3 месяца. Поэтому полноценным участником СВО я себя не считаю. Как говорится, было и было.

— Как родилась идея создания Telegram-канала «Ледоруб»? В чем его главная концепция и отличие от других?

— Канал придумал и создал мой соратник в то время Павел Богданов и ещё один человек, который в канале фигурирует как Шимилин. Я же считал, что «Ледоруб» — это наш конь в стойле. Ещё во время карабахской поездки я понял, что порой свой материал не хочется подстраивать под видение других СМИ. Главная концепция: пусть будет своё с минимальным количеством редактуры. После СВО канал уже разросся на чисто военном контенте, но нам было этого мало, и мы начали проводить культурную экспансию. Музыка, кино, клипы, интервью с интересным операторским взглядом — всё это было нашим внутренним наполнением, и мы хотели, чтобы это видели наши подписчики. Второе дыхание канал обрёл, когда у меня уже, казалось, пропал запал на любое творчество — к нам пришел оператор Григорий Лицай. Он постоянно осыпал меня идеями и заряжал энергией на новые выпуски. Мне порой просто оставалось встать в кадр. Ну а дальше всё пошло уже как-то само. В «Ледоруб» стали приходить новые авторы: Эрвье, Коробов-Латынцев, Лымаренко, Михеев. Все они самобытны и интересны. Мы задали правильное направление, оно, конечно, двигается по подземным рельсам, но, как говорится, кто захочет, тот отыщет.

— Как Вы определяете грань между правдой, которую нужно показать, и информацией, которая может навредить?

— Ну эта грань уже давно в каждом из нас, её очертания можно увидеть в своей повседневной жизни. Это либо у тебя есть, либо нет. И ошибки совершать можно, главное на них учиться.

— Как Вы относитесь к современному медиаполю? Кто из коллег-военкоров вызывает уважение?

— В какой-то момент, как и у многих, к нам пришло перенасыщение информацией, и мы перешли в полуспящий режим — и «Ледоруб» опять превратился в коня в стойле, который ждёт своего часа. А что касается коллег, то многие выбрали свои рабочие рельсы, но следить за данным поездом очень скучно. Ведь поддерживать всё с помощью одного медиа-приема — это путь в никуда. Есть подписчики, но нет ответственности перед русской культурой и будущими поколениями. Есть вечное уважение к проекту WarGonzo. Они гораздо крупнее нас, но, в принципе, как и мы после своего пика рискнули на то, чтобы выставлять сложный контент про литературу, искусство и привлекать новых авторов.

— Какой у Вас самый резонансный материал и почему он вызвал такую реакцию? А какой — самый сложный для Вас?

— Ну резонансным оказалось моё интервью ещё до СВО с тремя ЧВК-шниками одновременно, такое раньше никто не делал. Во время СВО было несколько вирусных чисто военкоровских роликов. А вот уже после я считаю мы подняли планку и с помощью нашего оператора Гриши. Сделали такие выпуски как с Глебом Эрвье, где мы хотели утереть нос нашим либеральным коллегам и эстетствовали на все деньги. Этот выпуск мы называем «Лысый кот и судьбы родины». Считаю он получился отличным, и мы им очень гордимся.

— Как создатели сериала «Ополченский романс» привлекли Вас в качестве консультанта?

— Там было не совсем так. Меня сразу пригласили как актёра. Просто если бы не утвердили, то была ещё возможность участвовать как консультант.

— Как Вы отнеслись к идее сыграть самого себя?

Ну я относился сложно. Захар (Прилепин) в книге изобразил персонажа, который был похож на меня именно в период с 2014-го по 2018-ый, а в момент съёмок я уже изменился и внутренне, и внешне. Поэтому сам боялся буду ли я смотреться органично в этой роли.

— Каково это — видеть на площадке таких мэтров, как Владимир Стеклов? Чему Вы у них научились?

— Стеклов — глыба. Когда он присутствует на площадке ты собираешься и не даёшь себе права на ошибку. А вот, например, Вертков, с которым мы часто взаимодействовали в кадре — это действительно для меня был пример для подражания. Никакого высокомерия, всегда поддерживал. У него ещё есть особенность, что любую сцену он может замедлить или ускорить еле заметными приёмами. Когда это видишь совсем близко, то выглядит как колдовство. В Антоне Шагине меня удивило как многое он вкладывал в новый свой образ и что он чувствовал, что эта роль важна не только для него, но и для нашей новой культуры.

— О чем Ваш персонаж в сериале «20/22» с позывным Бегемот? Чем он отличается от Вас самого?

— Я уже говорил, что «Бегемота» мы писали изначально с Владлена Татарского, такая была идея режиссёра Андрея Симонова. А после того, как меня утвердили и после гибели Максима мы поняли, что нужно и двигаться по тому шаблону, который у нас получился. «Бегемот» — это всё-таки человек, который с войны так и не вышел и полностью в ней растворился, а я, как вы могли понять выше, иногда захожу и выхожу с неё по причине различных обстоятельств.

— Работа над сценарием — это новый вызов. О чем фильм «20/22» и какую историю Вы хотели в нем рассказать?

— Для меня это был вызов с той стороны, что военкорство мне уже было не интересно. Пиратские времена начала СВО заканчивались, на каждый выезд нужно было выбивать сотни разрешений. После командировки на СВО в качестве бойца я понимал, что это единственный выход в качестве той деятельности, которую я могу делать хорошо. Но общее настроение было не то, с каким нужно, по сути, ехать на войну. Поэтому предложение по сценарию просто дало мне новую энергию. Я быстро понял, что у меня получается. Канва и сама история фильма, и его задумка — это уже больше была задача режиссера и продюсера. Та часть сценария, над которой работал я, была именно про войну и про взаимодействие на войне. Как я с этим справился уже, как говорится, судить не мне.

— Считаете ли Вы, что настоящее кино о войне могут снимать только те, кто сам через нее прошел?

— Нет, я так не считаю, кино о войне должны прежде всего снимать хорошие специалисты. И если ты хороший специалист, то ты уже по умолчанию должен как минимум иметь несколько консультантов и целый ряд источников на данную тему. Участники боевых действий зачастую свой личный опыт ставят выше самой художественной задачи. Поэтому тут очень много факторов, чтобы ответить однозначно. 

— О чем бы Вы хотели снять фильм как сценарист?

— О том, где есть человеческие отношения, где есть полутона, а сюжет не трясёт тебя за грудки в качестве эмоций. Один такой сценарий «в стол» я уже написал, он от начала до конца полностью моего авторства. Но далеко не факт, что его возьмут в производство.

— Вы плотно общаетесь с Акимом Апачевым, выступаете на его концертах. Как Вы считаете, в чем особенность Акима и его «забирания» мовы?

— Аким сам по себе — явление и многое делает походя. Даже идею про «забирание» мовы мы однажды придумали на троих за пару минут. Аким, я и один общественный деятель, которая сейчас от всей этой темы старается держаться подальше. Но тогда всё приходило в голову мгновенно, и реализация была такая же. Аким иногда опережает время — это порой хорошо, а иногда не вовремя. Например, святая для всех Суджа и большая часть России до сих пор не хочет признавать, что фронтирная и фронтовая действительность — совсем другая. В том числе и культура, и творчество на ней. Но до этого всего мы, конечно, дойдем значительно позже.

— Что для Вас означают слова «Открытый русский космос»?

— Для меня это идея моих друзей. Философские идеи не являются для меня теми вещами, которые я могу свободно транслировать.

— Песня «Солдат» — Вы приняли участие в непосредственной работе над ней. А какие ещё песни, стихи Вы написали? И где их можно посмотреть?

— Некоторые мои стихи можно услышать на дружеских застольях. Но это редкость, так как для прочтения стихов собственного сочинения моё внутреннее состояние должно быть сильно подвержено изменению с помощью алкоголя. Обычно я начинаю с хороших стихов Бориса Рыжего или одного стиха из романа Саши Соколова «Между собакой и волком» и до своих стихов я уже не добираюсь.

— Каким Вы видите будущее Донбасса и России через 10 лет?

Всё что нужно знать о моих способностях делать прогнозы так это то, что на вопросы местных жителей в Иловайске в 2014-м «когда всё это закончится?» я отвечал «потерпите ещё буквально пару месяцев».

— Как Вы относитесь к переговорам?

Как к ветру, солнцу и дождю. Как на то, что я не могу повлиять, а только бороться с его последствиями.

— Что лично для Вас означает победа?

Не знаю, я давно не побеждал.

— Что бы Вы пожелали россиянам сегодня? Бойцам на передовой, волонтерам и обычным мирным гражданам?

— Терпеть, верить и воспитывать новых людей, которые будут лучше и сильнее, чем мы, и чтобы окончание вашего пути всегда было только на ваших условиях.

Мария Коледа