Софокл: «Есть два мира — один там, где люди воюют и отстаивают интересы своей Родины, а есть другой, где вообще этого не существует»

Интервью с Софоклом — андеграундным художником, музыкантом, преподавателем из Магадана, инструктором и оператором БПЛА и просто человеком, который отправился на СВО, чтобы увидеть правду своими глазами. Софокл также недавно открыл свой телеграмм-канал — EFOR.

— Здравствуйте! Расскажите, пожалуйста, о себе.

— Здравствуйте. Мне 34 года. Кстати, 33-летие встретил на войне — возраст Христа. Смешно: осознаешь, что находишься в том месте, где можешь погибнуть, а тебе исполняется 33 года. За тебя на День рождения поднимают тост и говорят хорошие слова, в моем случае все говорили: «Блин, 33… А у меня друг в 33 умер» … Конечно же, кто-то говорил и добрые слова, но было очень много таких заунывных слов и фраз.

У меня два высших образования. Одно – «государственное управление», второе — педагогическое. Плюс еще корочки электрика, стропальщика. В принципе, я работал электриком для того, чтобы получить вышку. И как-то так закрутилось, завертелось, что электрика меня затянула. Там, тут поработал. И в итоге пришел к тому, что стал преподавателем.

При всём при этом я творческий человек. Шил одежду, кастомил вещи, когда это ещё не было мейнстримом. Жил одно время в Санкт-Петербурге, и вот там как раз этим занимался — работал с моделями, сотрудничал с некоторыми брендами.

Но занимаясь творчеством, я никогда не забывал цитату из басни Крылова: «Ах, ты пела? Это дело! Так пойди же попляши!». Поэтому, что бы я ни делал —  всегда работал руками. И творчество мне помогло в этом. Когда ты рисуешь, тебе нужны холст, краски и всё остальное. Потом ты начинаешь делать сам холст — то есть, тебе нужно взять в руки инструмент. В итоге моя работа основная, по трудовому кодексу, пересекалась с творческой. То есть, когда мне нужно было, например, на своих собственных выставках подсветку сделать или ещё что-либо.

— Откуда у Вас такой позывной?

— На самом деле, тот позывной, который я выбрал здесь — неправильный, потому что позывной нужен для того, чтобы не было никакой привязки к твоей основной личности. Я же выбрал псевдоним, который всегда использовал и в играх, и в творчестве. Меня так с самого детства называли, и даже мама меня нет-нет, да звала или «Соф», или «Софокл». Это моё второе имя.

— До СВО Вы работали преподавателем в техникуме. Как получилось, что Вы, несмотря на бронь, оказались в зоне СВО?

— Это непростой вопрос, он связан и с убеждениями, и с душевными переживаниями, и с принципами в целом. Отправиться на войну – это подарить себя Богу или судьбе.  

Начну с истоков. По моему мнению, информационную войну мы не проиграли, т. к. на неё даже не вышли. Поэтому, когда началось СВО, паблики пестрили заявлениями, что Россия проиграет, что всё у нас плохо, доллар сейчас поднимется до таких небывалых высот, что всё, жить невозможно будет, машин не будет, техника встанет. Все. Апокалипсис в России.

И вот однажды я пришел из техникума, уставший, работы было много. Мне моя девушка приготовила ужин. Я объелся, лег на кровать. Я в этой неге растворился и начал смотреть видео. В этот момент я посмотрел, как пацаны испытывают страдания — и физические, и моральные, как им тяжело. На тот момент ещё же холодно было, а я лежу в тепле, объевшийся мужик — и там мужики. Я просто сам для себя сказал: «Нет, так не может быть». И всё. Я поворачиваюсь к девушке и говорю: «Я, короче, всё. Отправляюсь». Она мне сказала, что я – идиот, что не надо этого делать. Я говорю: «Нет, я поеду», и на следующий день отправился в военкомат.

В военкомате мне сказали, что добровольцы сейчас не нужны, там справляются пока без вас. Но если вы хотите, то можете поехать туда сами, какими-то окольными путями.

Жизнь полна нашими обычными делами, этот быт нас захватывает. И просто взять, за свой счёт куда-то отправиться непонятно зачем, непонятно почему, на каких-то птичьих правах? Я этого не сделал.

Суть в том, что добровольцев в Магадане на тот момент не брали. Но как только начали набирать, мы, казаки, собрали Круг, на который был приглашен Сергей Носов, губернатор Магаданской области, где он попросил всех казаков от лица нашей Родины поддержать СВО. У меня уже было сформированное решение на этот счёт, и я прямо на самом Круге изъявил желание показать всем пример, что ребята, давайте вместе со мной. Я не знаю дальше, кто как пошел, потому что отправился самый первый. 

Я знал одно — каждый за свою жизнь трясётся, боится, но мы все умрем. И неважно, бронь у тебя или не бронь, болеешь, как некоторые говорят: «Я не могу пойти добровольцем, потому что я болею». Ребята, если вы хотите что-то сделать, вас никто никогда не остановит. Или как, например, некоторые говорят: «Я не могу поехать, у меня дети». Я видел здесь людей, у которых по пять (!) детей. И их это не остановило, они решили отдать долг Родине.

Педагогическая деятельность тоже оставила свой след в принятии решения. Когда каждый понедельник проводишь вместе с другими преподавателями уроки о главном, рассказываешь, как правильно Родину любить, что такое патриотизм, даёшь исторические сводки. При этом являешься молодым, здоровым мужчиной, а когда Родина в опасности, весь Русский мир в опасности, а ты просто душком слаб, за юбкой спрятался, за спинами других пацанов… Я так не смог.

Ещё один важный момент. У нас был студент, конкретно в моей группе, который покинул стены нашего техникума за пропуски. Он пошёл в армию как срочник, потом подписал контракт, участвовал в боях. Мы не знаем, как он погиб, но он погиб. И как раз в этот момент, когда я об этом узнал, набирали первых добровольцев. Поэтому я сказал своему директору, что — всё, я отправляюсь. Казачеству сказал об этом, своим родителям. Место в техникуме за мной сохранено, но я нахожусь в зоне СВО как доброволец. Повторюсь: никакая бронь, болезни, родственные связи — ничто вообще не остановит того, кто имеет цель. Дело в мотивации. Если человек чего-то не хочет – значит, он не мотивирован.

— Вы давно следили за происходящим на Донбассе? Что стало для Вас последней каплей, красной линией, точкой невозврата, после которой нельзя было не поехать?

— Как можно было не следить за этим, когда информация была из каждого утюга? Новости пестрели видео, фотографиями, текстом. Опостылевший вопрос «Что вы делали 8 лет?». Я начну с информации, которая нам предоставлялась.

В Магадане у нас не очень хороший интернет, и поэтому все пользовались, чаще всего, локальной сетью. В ней были определенные новостные порталы. Как потом выяснилось, их вели люди, которые были последователями Навального. Это стало известно уже потом, когда митинги начались и всё остальное. И поэтому, сами понимаете, какая информация предоставлялась.

Люди тогда постили и адекватные вещи, но в основном риторика была иная. Я тогда услышал о Стрелкове – проникся тем, что он делал. С ребятами даже собрали какие-то деньги, хоть и незначительные, но и это была помощь ребятам, которые там воевали.

Восемь лет меня это не трогало, потому что мне казалось, что там другая страна, чужие люди. На Украине в осознанном возрасте я не был, поэтому отклика душевного не было. Сейчас, когда самолет падает, говорят — 200 человек погибло. И жаль этих людей, правда. Но когда говорят: «Я переживаю», я думаю, что эти люди просто лукавят. То же самое, наверное, было и со мной.

Всё изменилось. Когда ты постоянно находишься в информационном поле, где говорится, что мы живем плохо, что власть у нас — полный шлак, что все враги, мы должны каяться и всё в этом духе — ты начинаешь потихонечку хрюкать. Тебе говорят, что ты свинья — и ты действительно начинаешь хрюкать.

Правду говорят, что мы не проиграли информационную войну, мы просто на неё даже не вышли. Западные медиа сделали всё эффективно, поэтому есть много людей, которые настроены против России. Наши взялись это регулировать, но антироссийские взгляды по-прежнему продвигаются на YouTube и других платформах.

Почему всё изменилось для меня? Когда я находился у себя в техникуме, у нас было очень много детей, преподавателей, мастеров производственного обучения с Донбасса. И когда они рассказывали, что у них там происходит — это не тоже самое, что смотреть новости. Вот он, человек, живой, рядом с тобой сидит и показывает видео о том, как погибли родственники, как у них там сейчас дом развалили… Ты просто смотришь — человек плачет, у него шок. Ты проникаешься этой болью, она до глубины души достаёт. И эти люди уже перестают быть чужими. Поэтому я в итоге понял, что ребятам, которые сегодня участвуют в СВО, надо помогать.

— До СВО Вы проводили в техникуме патриотические лекции. Расскажите, пожалуйста, о них.

— Уроки о главном — очень хорошая инициатива. Жаль, что это не начали делать намного раньше. Я знаю, что сейчас в школах разные учебники истории, а мне кажется, что такие вещи должны быть как франшиза. В одном месте так, и в другом месте так же. Чтобы у всех было одинаковое понимание. Как я это вижу: нужно собрать топовых клипмейкеров, блогеров, тиктокеров, людей, которые снимают кино. Люди, которые будут в кадре, должны быть на этот момент популярными, быть лидерами мнений. Потому что, когда какой-то просто неизвестный человек вещает, что-то тебе пытается навязать, это всегда вызывает отторжение. Всегда. Здесь нужна мягкая сила. И это не должно быть в тягость. Некоторые преподаватели говорят: «Дети, вы понимаете, нас заставляют проводить эти уроки, поэтому вы будете сидеть». Что это, как можно вообще к чему-то приучить через силу? Это никогда не получалось и никогда не получится. Это должно быть интересно и для преподавателя, и для учеников. Как может преподать, например, что-либо о патриотизме преподаватель, который изранен пропагандой с той стороны, который не любит Родину? Возможно, который даже на митинги Навального ходил или ему донатил? Людей надо проверять. Ещё нужно повышать ораторскую квалификацию, чтобы профотбор был. И, конечно же, нужны фильмы, кино, мультики, которые будут нравиться, которые можно было бы не раз пересмотреть. Или перекинуть кому-то, сказать: «Слушайте, а есть ссылка? Можно я посмотрю, родителям покажу?»

Как мы проводили? Скомкано, по большей части то, что было в голове, то и рассказывали детям. Ну и показывали, конечно, фильмы, которые нам давали из Министерства. Ещё раз повторюсь, это очень плохая пропаганда.

— По Вашему мнению, почему так важно патриотическое воспитание?

— Вы даже не представляете, сколько раз я уже отвечал на этот вопрос. И мне всё кажется, что я отвечаю на него как-то не так. Вспоминается одна песенка: «С чего начинается Родина, с картинки в своём букваре!» И на самом деле, Родина как раз-таки начинается вот с этих азов. Как дети говорят – «мама», «папа», так же должна прививаться любовь к тому месту, где ты родился, к своему языку, к людям, которые уже ушли, но оставили большой вклад в развитии нашего общества.

Но при капиталистическом строе это просто невозможно, потому что для всех сейчас Родина – это там, где бабки. И обратите внимание, что происходит вообще в нашем обществе сейчас? Какая пропаганда – что красивая девчонка должна накачать себе губы, грудь, задницу, уехать в Дубай, ещё найти себе какого-то богатого дядю, и всё — и жизнь удалась? Песня – «За деньги – да!» — на телевидении в новогоднюю ночь… О каком патриотизме вообще может идти речь, если с федеральных каналов говорят о таком? Тут ребята погибают, за идею, за нашу землю. А с «утюгов» – «За деньги – да, за деньги – да!». Поэтому, чтобы таких персонажей не было, необходимо не только проводить уроки о главном. Просто всю информационную политику надо менять.

— Правда, что у Вас есть тату с портретом Президента? Что она для Вас значит, и почему Вы решили сделать себе именно такую татуировку?

— Да, я сделал себе эту татуировку за пять дней до отправки на СВО. Татуировщица, когда узнала, куда я отправляюсь и для чего конкретно я её делаю, с меня даже денег не взяла за неё. Для чего я её сделал? Люди делятся на два типа. Одни делают татуировки для того, чтобы было красиво, другие — чтобы в ней был какой-то смысл. Для меня в ней смысл следующий. Помните, когда-то были расстрельные татуировки с Лениным, Сталиным? По факту, я сделал такую же. Но идея заключалась в том, что, попадая в плен, я стопудово не жилец. И поэтому я на самом деле себе сделал такой как бы маркер — ни шагу назад. А если попал куда-то, в какой-то замес — бейся до последнего. А если уже всё — у тебя есть на груди две гранаты. Бах — и тебя нет. Вот такая логика. Чтобы у меня даже мысли никогда не было сдаться.

—  Перед тем как приехать в зону СВО, Вы продали машину и купили Mavic. Чем был обусловлен такой выбор технического оснащения?

— Начну с того, что до попадания на СВО я вообще не знал о такой вещи, как БПЛА. Я знал, что есть дроны, они летают, снимают что-то, какие-то прикольные видосики — и всё. Это все мои познания были. Когда приехал в СВО, мне сказали ещё в первые три дня, что они жизненно необходимы. Потому что нужно смотреть, как идёт враг, что делает. И всё. Я начал суетиться, думать, как достать, потому что кто не суетится на войне, тот умирает.

А на тот момент они стоили прям очень много. Их настолько было мало, что, когда он ко мне попал, ко мне подходили полковники, разные офицеры, солдаты: «Ого, ничего себе, Mavic! Вообще круто, летает! А покажи, чего там!». И я очень быстро научился летать, плюс ещё нашел человека, который был ранен — он со мной поговорил где-то полчаса, показал мне азы, как взлететь и посадить, что нужно выключить и скинул мне брошюрки — как вообще на них работать. Я по этим брошюркам занимался. А люди, которые меня окружали, они же слышали, что это очень опасно, что много корректировщиков погибает. Многие погибали по той причине, что тогда ещё не у всех на устройствах была перепрошивка, то есть, это не как сейчас, когда все уже обучены войной и знают, что нельзя включать устройство неперепрошитое, что не нужно, чтобы телефон был в интернете. Это всё было получено через кровь, боль, слёзы и смерти.

Если тезисно отвечать на этот вопрос, то я просто не хотел быть бесполезным человеком для своего подразделения и общего дела. Думаю, что точно вхожу в первую сотку из людей, которые вообще тогда были с такой техникой. Так что — «Авангард БПЛА – вперед!».

—  Вы обучаете бойцов грамотно использовать БПЛА. Вам в этом помогает Ваш опыт преподавания на гражданке? Насколько тяжело обучить человека грамотному использованию БПЛА? И что должен знать и уметь человек, чтобы работать с БПЛА?

— Помогает ли мне педагогический опыт? Да, конечно. Когда смотришь на человека, уже понимаешь, можно ли будет с ним работать или нет. Есть некоторые моменты, на которые я обращаю внимание, например — взгляд. По взгляду можно сразу определить, человек хочет заниматься делом или нет, есть ли вообще какой-то отклик, смотрит ли он по сторонам или внимательно изучает технику, которую мы демонстрируем.

Также, конечно, важно понимать вообще, что у человека в кармане, какой у него телефон, как он им пользуется, играл ли он в какие-то игры на гражданке, увлекается ли он компьютерной техникой — все эти моменты. Даже если ты будешь плохо летать, у тебя всегда есть вариант ремонтировать БПЛАшки или быть сапёром. Всё это, в принципе, тоже в расчёте идет.

— Расскажите, пожалуйста, о своей работе с пленными.

—  По работе не раз приходилось видеться с пленными из ВСУ. И, как показала практика, они все как один твердят, что очень и очень боялись попасть в плен. По какой причине? Потому что на той стороне им говорят, что мы их кастрируем, убиваем, отрезаем головы. И, конечно же, русские не берут в плен. То есть перед тем, как мы их убьем, якобы, мы сначала их ещё истязаем. Хотя на самом деле это совершает как раз ВСУ.

 Я решил, что надо делать иначе. Посмотрите на мои видео с пленными. Они похожи на тех, кто боится? Нет. Это нормальный разговор двух людей. Да, один доброволец, другой пленный. Но сам факт. Это уже не допрос, это конкретное интервью. Ну и, конечно же, идея такая, что в этих интервью мы разбираемся, что у них вообще происходит, потому что люди, которые находятся по ту сторону, со стороны Украины, совершенно ничего не знают, что у них на передке происходит, вообще в армии как таковой. На той стороне идет жесточайшая пропаганда, цензурирование. Они ничего вообще не знают ни о нашей стране, ни о своей. И вот они приезжают, видят реальность и большинство из них искренне жалеет, что вообще оказались там, где оказались.

Сам по себе формат вот таких вот допросов на видео, где военнопленный должен быть обязательно грустный, говорить заученные фразы «откуда», «где ты», «что ты» … Это и так всё ясно и понятно. Это можно быстро всё спросить и понять, откуда он, какая у него бригада, какие задачи выполнял. Но, как и у любого персонажа, есть драматургия — как он попал, что у него происходило, что его сподвигло на то, чтобы он, например, стал добровольцем или мобилизованным, как его забрали. Мы демонстрируем ему, что у нас показывают на телевидении и спрашиваем: «У вас такое показывают?» — например, то, как ТЦК забирает людей. И после того, как они это смотрят, они говорят: «Да, это так и было». Или: «У меня так же было» и всё в этом духе. Я пытаюсь полностью в своих интервью раскрыть человека.

Первостепенные задачи — чтобы эти видео хоть как-то попадали на ту сторону. Чтобы люди с той стороны видели, что русские им не враги, а враг как раз-таки ВСУ. И просто или избегали максимально мобилизации — прятались, уезжали из страны или не боялись сдаваться в плен. Не так, чтобы они сдавались в плен в принудиловку, когда они с оружием в руках, их штурманули или ещё что-то. А чтобы они конкретно, сразу попадая на передовую, брали белый флаг или выходили как-то на нашу сторону и переходили. Всё. И тогда они будут живы. Чем больше людей с той стороны перейдёт на нашу сторону, попадёт в плен, тем быстрее это всё завершится. Чем меньше будет адептов того режима, тем быстрее всё закончится.

— Какие ещё у Вас есть проекты? 

— Вообще проектов достаточно много. Для начала были сняты обучающие методические материалы по работе с БПЛА. Все остальные проекты, которые есть, они пока не реализованы. По той причине, что необходимо всё делать последовательно. Получится с этим, который сейчас начинаю делать — за ним потянутся другие.

— Как Ваши родные и близкие отреагировали на Ваше решение стать добровольцем?

—  Мои родные отнеслись к тому, что я поехал на СВО, положительно. По какой причине? Потому что они меня воспитывали патриотом. У меня бабушка была военная, дед был военным. Они, в принципе, познакомились в ракетной части, которая ныне не существует.

Ещё очень важный момент. Моя бабушка была рождена во время бомбежки в камышах, во Вторую мировую. И я не знаю, как можно было воспитать ещё по-другому ребёнка? Только в патриотическом русле.

— Расскажите, а как в Вашем родном регионе, в Магадане, относятся к ветеранам СВО? Какую поддержку добровольцам, ветеранам и их семьям оказывает правительство региона?

— На этот вопрос мне тяжело будет ответить, по той причине, что я ещё ни разу не был в отпуске. Поэтому как относятся в моем регионе к ветеранам СВО — понятия не имею. Если так, «на расстоянии», могу сказать о том, что очень многие просто забывают. Да и в принципе это не только в моем регионе, это вообще везде. Как я вам уже сказал ранее, есть два мира. Один мир — здесь — где люди воюют и отстаивают интересы своей Родины, а есть другой мир, где вообще этого не существует. Им вообще плевать, умрёшь ты или будешь ранен, победим мы или нет, для них просто никакой разницы. На людей с СВО некоторые даже брезгливо смотрят. И это все на самом деле из-за того, что в масс-медиа всё замалчивается. А если не замалчивается, то как-то сглаживаются вот эти углы. Это неправильно. Я считаю, что если у нас такое горе, а это на самом деле горе, ведь сколько семей не дождались своих родных — и просто жить обычной жизнью, как раньше, нельзя…  Я считаю, что это как на похоронах — вместо прощальных слов включить хэви-метал и начать просто башкой трясти – это разве можно? Это моё мнение.

— Вы сотрудничаете с волонтерами и гуманитарщиками?

—  Да, я сотрудничаю с волонтерами, гуманитарщиками, причём разными. Это и магаданские волонтеры, и люди с Ростова, из других городов. Их очень много. Просто по большей части они не говорят, кто они. И организации некоторые, кстати, тоже не говорят. Но я думаю, это связано с безопасностью. Мы с ними всегда встречаемся в местах, которые неприметны и находятся подальше от позиций. Потому что уже были случаи, когда люди приезжали на одну и ту же точку – и их машины взрывали. Очень много людей погибло. И это не единичный случай. Кстати, из денег, которые я здесь зарабатываю, я практически всё потратил на СВО. Один Mavic, который я купил — это ладно. Я еще покупал дроны, покупал тоже Mavic, по одежде — у меня, когда Каховскую ГЭС затопило, броня вообще вся утонула, поэтому мне пришлось всё новое покупать.

— Сейчас очень остро стоит вопрос с мигрантами, причем, не только в России. Например, Великобритания уже вообще на грани гражданской войны. Как Вы считаете, что необходимо делать с миграционной политикой в нашей стране?

— Эта тема вообще не остро стоит. Она ультра остро стоит, архиостро. Потому что здесь люди, которые находятся вокруг меня, практически каждый день об этом разговаривают, показывают друг другу видео, если возможность есть. Говорят об этом когда приезжают, например, с отпуска. И у меня, например, буквально недавно бабушку пнул мигрант за то, что она ему сделала замечание, когда он грубо с ней разговаривал. Как я могу себя чувствовать? Я считаю, что это враги и предатели. И с этими людьми нужно так же бороться, как и с тем врагом, который находится по ту сторону линии соприкосновения. Потому что люди, которые здесь якобы пытаются ассимилироваться, заводят семьи, получают гражданство, хотят раскачать междоусобицу, гражданскую войну. Мне кажется, необходимо с этим сделать просто следующее — всегда же можно брать у всех лучшие решения. Например, в Америке получение гражданства — сложный процесс. Они полностью сдают историю, они должны отлично знать английский язык, знать штаты, исторические события. Здесь же получается по-другому.

Сейчас говорят о том, что будет издан закон или уже это есть, не знаю, что за выдачу нелегала будут платить какую-то сумму. Слушайте, ну это на самом деле офигенный бизнес. То есть, некоторые люди будут, получается, завозить их, получать за это бабки. Например, на стройке они будут работать. А потом, когда им нужно будет им заплатить, они просто будут их сдавать, и всё. И, соответственно, двойной барыш. Получается, что люди, которые и так на них зарабатывали, будут зарабатывать ещё больше. Есть еще и информация, что таких людей просто «крышуют». Получается что люди, которые должны выявлять нелегалов – нередко их же и «крышуют». И опять же, все знают об этом, и все молчат. Как к этому относиться? У меня, например, город уже превратился из города Магадана, русского города, как мои бабушка и мама говорят, просто в Чуркистан. Здорово. И куда возвращаться?  

—  Что бы Вы пожелали своим бывшим студентам?

— Это, наверное, самый сложный вопрос — что можно вообще пожелать студентам своим или вообще всем людям. Конечно же, не забывать о том, что мы живем в очень тяжёлое время как для нашей страны, так и, в принципе, для всего человечества. Необходимо быть – быть, а не казаться! —  и готовиться. Как говорится, «Хочешь мира — готовься к войне». То же самое и здесь. Ты должен задать себе вопрос — что я умею и что я могу сделать? Отключится компьютер — что я могу сделать без гаджетов, без какой-то связи? Как я слежу за своим здоровьем? В какой я физической форме?

И конечно же, надо любить дом, в котором ты живешь. И он начинается, как я уже сказал, с картинки в твоем букваре. А людям, которые сейчас приехали, мы должны показать своим примером, что любим свой дом, и они должны его уважать.

Мария Коледа