«Война – это место, где хаты с краю не бывает» — доброволец Донбасса

В связи с 4-й годовщиной «Русской весны» член «Союза добровольцев Донбасса» Елена Павлюк делится воспоминаниями о войне на Донбассе.

Лена всегда была неравнодушна к проблемам других. Когда начался государственный переворот в Киеве, она не смогла сидеть сложа руки. Пошла воевать. Первым фронтом для неё стал информационный. Обеспечивала надёжный, крепкий тыл добровольческому движению «Интербригады». Спустя год отправилась в обстреливаемый Луганск, поближе к своим, а затем и на передовую. С чем она столкнулась в горячей точке, о том, как тяжело даётся ожидание, а также о том, что такое война, Лена рассказала нашему изданию.

— Лена, чем ты занималась до конфликта на Украине? Где училась? Чем увлекалась? Какие планы были на будущее?

— В тот момент, в конце 2013 – начале 2014 года я изучала английский язык в Дипломатической академии МИД РФ, готовилась сдать экзамен. Хотела подтянуть разговорный уровень, летом отправиться куда-нибудь в англоговорящую страну, получить уже международный сертификат. За тем, что происходит в Киеве внимательно наблюдала в Интернете, в СМИ. Постепенно стало понятно, к чему ведут события – они всё отчетливее приобретали антирусскую направленность. Чем все кончилось – мы знаем. Украина превратилась в «АнтиРоссию», восстали русскоговорящие регионы, началась война.

— Как ты отреагировала на столь стремительно развивающиеся события?

— Условно говоря, для меня на протяжении этого конфликта было несколько стадий. 2014 год прошел, в основном, в гуманитарной и информационной деятельности.

Сначала я начала работать в медийном поле – освещать события, которые происходили на бывшем Юго-Востоке Украины. Вся Русская весна, народные протесты Антимайдана проходили в условиях жесточайшей, массированной информационной войны. Я нашла себя на этом фронте. А затем произошли события в Одессе – 2 мая 2014 года украинские националисты заживо сожгли сторонников местного Антимайдана в Доме Профсоюзов. Это задело абсолютно всех, кто входил в мой круг общения. Позже выяснится, что 2 мая стало точкой невозврата для тысяч людей, первый поток добровольцев хлынул на Донбасс, местные жители стали вступать в ополчение.

6 мая 2014 года появилось добровольческое движение «Интербригады» — на базе партии «Другая Россия», я была его активным участником. «Интербригады» звали добровольцев на фронт, помогали попасть на Донбасс – степями, полями перевозили через границу, которая еще находилась под контролем украинской стороны. Параллельно с этим собирали гуманитарную помощь на улицах Москвы – ежедневные пикеты со сбором средств, потом закупки, отправки; все, что народ жертвовал – мы отдавали на фронт. Учебу мне пришлось бросить, да и какую-то обычную жизнь вне движения – тоже. Все сердце, все силы на износ – отдавались этой деятельности.

— На какой стадии военно-политических действий ты решила уехать? И почему?

— После первого провозглашенного перемирия ажиотаж вокруг Донбасса спал, несмотря на то, что боевые действия, по сути, продолжались. В начале 2015 года дела в Москве меня перестали удерживать. Я понимаю, что крепкий тыл – основа любой войны, но меня в России держала только ответственность за то, что было поручено движением. Когда нашлись люди, способные заменить на месте – я рванула на Донбасс.

— В какой город?

— Я приехала в Луганск, столицу Луганской Народной Республики.

— Чтобы оказаться там, достаточно было взять паспорт и купить билет на поезд, или нужны были еще какие-нибудь документы?

— На тот момент в кровопролитных летних боях уже была отбита граница между ЛНР и РФ в Ростовской области. Для перехода нужен был всего лишь паспорт- условия, как и в любом пункте пропуска через государственные границы.

— Помнишь свой первый день на войне? Расскажи, что ты увидела.

— Мы приехали на машине с товарищами. Луганск уже погружался в вечернюю тьму. Я увидела пустой город, асфальт со следами воронок от мин, посеченные осколками витрины магазинов. С наступлением темноты за городом начинала работать артиллерия – с двух сторон. Но Луганск был странно прекрасен. Вообще, это очень красивый, просторный город. Сейчас в нем кипит жизнь, а тогда он был похож на Припять. Остались те, кто не смог или не захотел уехать, обычные мирные жители. Среди них – пестрыми пятнами люди в камуфляжной форме. Стоишь на автобусной остановке минут 15, мимо тебя проезжают несколько военных «Уралов», пара артиллерийских установок, какие-нибудь сумасшедшие раздолбанные «Жигули» с торчащими из окон автоматами, а в конце – степенно старенькая маршрутка, забитая пенсионерами. Наверно, такой контраст в любом военном городе.

— Где ты поселилась? Какие были условия? Был ли дефицит продуктов, воды, других необходимых ресурсов?

— Пока я не нашла своё жилье, мы жили на одной из наших съемных квартир для добровольцев. Настоящую гуманитарную катастрофу Луганск пережил до моего появления, когда шли бои на границе. В городе не было воды, света, связи, Украина все отрубила. Это очень луганская фишка теперь – когда на кухне стоят пятилитровки с водой, и у каждого жителя дома обязательно есть свечи.

Ассортимент в магазинах… Самое основное было. И мне кажется, в продуктовых супермаркетах выставляли на витрину всё, что есть. Проходишь ряд одинаковой гречки, сворачиваешь на аллею одинаковых макарон, минуя улицу воды одной фирмы, останавливаешься в сквере странных, перемороженных куриц.

Но в основном, жизнь текла на городском рынке, такая местная Мекка. ЛНР очень развита сельскохозяйственно, климат хороший, земля живая. Моя семья в Оренбургской области прошла этот путь после развала Советского Союза – когда кормишься, в основном, с собственного огорода, а не с супермаркета. В ЛНР были, примерно, те самые «90-е».

— Чем ты занималась?

— Сначала я занималась помощью в координации добровольцев, приезжавших в Луганск. Было огромное количество каких-то постоянных, военно-бытовых вопросов, которые нужно решать. Между Республиками горел «Дебальцевский котёл», самое крайнее массовое сражение с войсками Украины. Конечно, появлялись погибшие. Были и гуманитарные миссии. И информационное сопровождение происходящего, разумеется.

Примерно через полгода я ушла на передовую линию фронта.

— Насколько сложно было вписаться в коллектив военных? В нем существуют особенности общения, отличные от гражданского общества?

— Конечно, отличия существуют. Это свой мир. Свой язык, свои приоритеты, свое понимание добра и зла, свой сленг, и самое важное – свой опыт. Человек, прошедший горячую точку, безусловно отличается от мирных граждан. Я не испытывала трудностей, потому что, все-таки, добровольцы и ополченцы были свои, из народа, такие же, как и я. Не «военная военщина», а обычные люди. Среди них многие имели высшее образование, были начитаны, в общем, всегда было с кем поговорить. Состоявшиеся в жизни, успешные, они не смогли пройти мимо горя донбасского народа.

— Не возникало ли трудностей в связи с полом?

— Как себя поставишь, так и будут к тебе относиться. Делаешь правильные вещи – будут уважать. Нужно трезво оценивать свои силы и возможности. Безусловно, ты находишься в «мужском мире». Но если ты нашла там свое место, стоишь твердо на нем и помогаешь общему делу – к тебе будут относиться соответственно.

На войне ценят за действия. Кто будет против медсестры, спасающей жизни, против того, кто тебе готовит еду, или против хорошего снайпера? Есть понятие «боевого братства», в этом братстве есть и сёстры. Внутри всё довольно просто.

— Много ли было русских добровольцев или людей из других стран, оставивших дом, семью ради войны? Чем они руководствовались?

— Движение добровольцев, в котором я была, было интернациональным, поэтому и называлось – «Интербригады». Были люди из стран Европы и СНГ, самые разные. Почти все оставили свои семьи, жизни, судьбы и поехали. Но не ради войны. Они поехали защищать мирное население, идейно.

Не знаю, что у всех было каким-то общим знаменателем, наверно невозможно видеть ежедневно в сети, как убивают невиновных, и остаться в стороне.

— Тебе часто приходилось общаться с мирным населением? Как люди воспринимали обрушившееся горе?

— С мирным населением я общалась постоянно – гуманитарные миссии подразумевали под собой адресную помощь конкретным людям. Это всегда их слезы, желание поделиться историями, благодарность за помощь, страх. Горе – оно и есть горе. Одно на всех.

— Что такое война?

Война — это ад на земле, созданный человечеством собственными руками. Война – это то место, где хаты с краю не бывает, на каждую хату враг найдет координаты для артиллерии. Война — это кровь, страдания, ранения, слёзы, гробы и сила воли.

— Каково это, когда стреляют, бомбят?

— Я ненавижу фейерверки. Теперь ненавижу. Было меньше недели, как приехала к родителям с войны в маленький городок на юге Урала. Кто-то отмечал свадьбу в кафе и зажег, метрах в ста от меня, эти долбанные фейерверки. Я затормозила в себе желание прыгнуть за бетонное заграждение, лицом вниз, закрыв уши. Примерно это и есть то чувство, когда стреляют или бомбят.

— Чего ты больше всего боялась? Ты испытывала чувство страха на протяжении всей войны, или оно пропадает через какое-то время?

— Больше всего я боялась за близких, которые меня окружают. Такой страх не проходит, когда друзья на линии огня. А вот у друзей, возможно, бывало и иначе. Но это старое правило войны: когда страх пропал – не лезь, встряхнись. Задача не мёртвым или раненым героем стать, а быть боеспособным защитником, с этого гораздо больше пользы всем.

— Что самое трудное? Что непременно запоминается?

— Там всё трудно. Оно не то, что запоминается, оно въедается куда-то в подкорку головного мозга, куда-то под кожу. Становишься иным человеком.

— Какое отношение там к смерти? Воспринимается ли она спокойно?

— Смерть там всегда рядом, она за твоим плечом стоит – и в любой момент перешагнет через тебя, и вы столкнетесь лицом к лицу. Поэтому и важна жизнь. Когда можешь не дожить до завтра и отчетливо знаешь это, твое «сегодня» становится уникальным. Каждый день становится крайним. Не последним, но крайним.

— Правда ли, что есть люди, которые не видят свою жизнь без войны? Как ты думаешь, что их привлекает? Много ли там было таких?

— Люди с военным опытом, те, для кого боевые действия — это специализация, есть везде. И добровольцами на Донбасс они приезжали. По зову сердца. Ополчение ДНР и ЛНР, вчерашние таксисты, трактористы, шахтеры – в них нуждалось, и они пришли. Через нас движение «Интербригады», к котором я участвовала, тоже проходили. Они не были какими-то штатными/внештатными инструкторами или военнослужащими РФ, но за плечами имели полезный опыт, а сердцем – сочувствовали Донбассу. Среди них всех есть и те, кто погиб, в итоге, «за други своя», за идеалы, во имя защиты людей. Но не для того, чтобы поиграть в «пострелушки» по «живым мишеням».

Я не открою тайны, когда скажу, что тех, кто знает, что такое война – она вообще не привлекает. Но приходится взвалить ношу на себя. Парадоксально, но чем дальше от этого понимания человек, тем он более агрессивен. Сидит, машет кулаками перед монитором или телевизором, суровый и беспощадный. Ну а потом мама (или жена) уже супчик сварила, пора отвлечься и покушать. Подкрепился? Значит, продолжил требовать у этих, обожженных огнем неумех в окопах, гнать бандеровцев до Львова.

— Ты попадала в необычные истории? Расскажи пару.

— Если хорошо подумать, то тут можно книгу написать, необычным было много всего. Если перенестись сейчас в прошлое и моими глазами взглянуть на передовую … Тяжелее всего было ждать.

«С Богом!»

Я была при ДРГ (диверсионно-разведывательной группе). Напротив нас была речка, за ней – заминированный лес и враг. В нашем расположении, или, по-военному — «располаге» было слышно ночами, как прогревают двигатели украинские танки, которых они якобы “отвели с линии фронта”. Понимая, что противник не собирается играть ни в какие игры с «перемирием», наша ДРГ стояла в обороне на данном участке фронта. Иногда, с целью превентивной защиты, группе приходилось выдвигаться на территорию врага.

В это время я охраняла базу. В руках автомат, в кармане граната. За спиной – оружейка, если противник перехватит группу и подойдет к «располаге» — сдаваться в плен я не собиралась, и тем более не хотела снабжать их трофеями в виде нашего боезапаса.

… У нас был ночной «караул», дежурили на территории по нескольку часов, посменно, каждую ночь. Когда ребятам нужно было на рассвете уходить «на выход», к противнику, я старалась никого не тревожить, дежурила сама. С рассветом уже будишь всех, кофе сваришь, кипяток подготовишь для чая. Есть перед «выходом» нельзя: во-первых – расслабляет, во-вторых, любое ранение в область живота с набитым желудком/кишечником уменьшает шансы выжить. Все волнуются, но не подают виду. Ты тоже волнуешься за каждого из них, но по умолчанию играешь в общую игру. Спустя годы я задумываюсь, как наверно это смешно выглядело со стороны. Как будто излишне заботливая многодетная мать собирает детей в школу, при этом дети и без нее все прекрасно сами знают. Мы не называли друг друга по имени, у каждого был позывной. «Горыныч, подожди, дай я тебе поправлю разгрузку, тут зацепилось» — это обычная фраза. А потом они идут к воротам «располаги», получают короткий инструктаж от командира. Никогда не прощаешься, выдыхаешь «С Богом!», закрываешь за ними ворота и остаешься наедине с базой, автоматом, гранатой в кармане и тревогой. Вслушиваешься в каждый шорох. Никто не гарантирует, что скоро вдали не разорвутся мины, после которых твои товарищи больше никогда не вернутся назад.

Там, на столе, лежат их мобильные телефоны. Каждый уже заранее подошел, не при всех, а как будто мельком, дал инструкции кому звонить, если все кончится плохо – маме, брату, любимой.

40 ударов сердца – залаяла первая собака, значит, они прошли мимо, через 70 залает вторая. Дальше остается только ждать.

… Они возвращались каждый раз успешно, весело, как будто падала эмоциональная стена напряжения, но всё равно делали вид, что ничего особого не произошло.

Посмотришь на свое отражение в зеркале, вырвешь седой волос.

Так я навсегда поняла, почему ждать порой сложнее, чем идти самому.

Первый бой

Начинался день как обычно. Как говорится, «ничего не предвещало». Я составила список продуктов, которые необходимы. Поехали с командиром в город за снабжением.

Населенный пункт находился в часе, наверно, езды от Луганска. На этом повороте особо не было машин. Нужно было дойти до более «популярной» дороги, где можно поймать попутку. Дорога шла «в гору», на холмы, потом спускалась вниз, к раздолбанному асфальту, но по нему все равно идти проще, чем по проселочной, иногда немного размякшей – была осень. Осенью в ЛНР погода сильно контрастна, как всегда в степях – днем тепло или жарко, ночами холод и сырость. Когда засыпаешь, об этом не думаешь, потом уже суставы крутит, как у старика, от сырости и холода. Поэтому, наверно, я это запомнила – все подобные переходы с многокилометровой ходьбой мне давались больно и трудно, но нужно было не подавать виду, как обычно, по всем правилам игры.

Есть такое крылатое выражение «искусство владеть лицом». Я ему очень быстро научилась, как бы тяжело не было – но дорогу осилит идущий, а не нытик.

… Мы уже доделали дела в Луганске, искали машину, которая довезет назад. Командиру раздался звонок, что нужно срочно отправляться, кажется, наступление. Как говорится, ружье, которое висит на стене – обязательно выстрелит, так и в нашем случае, если долго охранять участок фронта – противник рано или поздно полезет.

Машина нашлась, за ее окнами было уже темно. Неопытный водитель нас провез через какой-то крюк – это минут через 30 пути обнаружилось. Благодаря местным жителям вырулили в нужном направлении. Подъезжая по брусчатке, ведущей к поселку, бросилось в глаза, что он буквально погрузился во тьму. Это светомаскировка. Наши ребята уже успели оббежать поселок и всех предупредить. Мы выключили фары и сбавили скорость. Командир повернулся – если что-то сейчас случится, падаешь вниз лицом, под заднее сиденье и не высовываешься.

… Мы подъехали к «располаге» благополучно. Ребята нас встретили из темноты. Побежала внутрь, за автоматом и гранатами. Быстро дали задачу – сейчас эвакуируется мирное население, нужно встретить всех и защищать. Они будут на соседнем участке. Только между нашим и этим участком нужно не стать мишенью, бежать. Там как раз простреливаемое пространство.

Я открыла калитку и побежала. Там меня ждала с автоматом в руках моя подруга Лена.

Она к нам приехала, буквально, недавно. Человек, который прошел путь в нашем добровольческом движении со всеми, она тоже занималась и гуманитарными вещами, и информационным фронтом, и бывала на передовой. Она как раз приехала к нам в гости, к своим, к тому «боевому братству», которое возникает на войне.

Никогда не знаешь, как себя будешь вести в экстремальной ситуации. Люди, которые бахвалятся, что всех победят, иногда первыми впадают в истерику или трусят. Незаметные люди, которые молчат все это время, совершают какие-то героические поступки, которых от них никто не ждал. Я и тех, и других видела, и не знала, как я поступлю.

Всплеск адреналина где-то в ребрах, под горлом. Я чувствовала себя внутри какого-то нового фильма о войне, и непонятно, чем он закончится. Но паники не было, была какая-то холодная сосредоточенность. Лена вспоминает, как я у нее спросила: «Ну что, готова сегодня умереть?». Она не хотела. И правильно, в России ее ждал маленький сынишка.

Потом к нам пришло мирное население – это бабушки и женщины. Пожилые мужчины, которые их привели, просили дать им самим оружие, чтобы встать в оборону, помочь, не пустить врага в их родной дом. Если война на Донбассе не народная – то что тогда вообще народная война?

Наши ребята рассредоточились по периметру, каждый на своей точке. Мы с Леной заняли позицию с автоматами напротив входа в дом. За Лену я переживала больше, чем за себя, посмотрела по сторонам, все примерно рассчитала, чтобы закрыть ее собой.

Мирные жители быстро освоились тем временем, и захотели чаю. Вместо того, чтобы спросить, не рухнули ли они с дуба, с чаем-то, я пошла на открытую летнюю кухню ставить кипяток, буквально в 5 метрах. Первую пулю, которая просвистела, я не услышала, но я ее непонятным инстинктом почувствовала за спиной. И упала вниз, на кафель летней кухни. А пули свистели и свистели. Тут еще и Лена вышла проверить, куда я пропала, я ей ору «Ложись! Стреляют!». Спустя время, стрельба кончилась. А я вернулась с чайником.

В общей сложности, бой продолжался шесть-семь часов. С нашей стороны они отступили и так и не пересекли реку. Ранним утром они ударили по соседним позициям, где сначала гремела артиллерия, потом вражеский снайпер убил одного военного.

Мы без потерь защитили тот участок фронта и тех жителей, которых пришли оберегать. Наверно, это было то самое «С Богом!», оно нас сопровождало.

Автомат, готовый выстрелить, оставляет не меньше рубцов на сердце, чем тот, что выстрелил.

— Каким было возвращение домой?

Ну, это как занырнуть в одном мире и вынырнуть в другом. Всё иное. Люди другие, отношения между ними. О чем я там мечтала, когда в Киеве начался «Евромайдан»? Международный сертификат на знание английского языка? И смешно, но почему бы и нет. Жизнь продолжается.

Люди вокруг не понимают, в основном, что такое очередной день – с едой, водой, теплом, светом, без обстрелов. Да и я сама уже теряюсь в обычной бытовой суете. Но одно я знаю точно – кого-то война может озлобить, сердце черствеет, нервы сдают, а меня она наоборот сделала добрее, ближе к людям и их проблемам, снисходительнее к их ошибкам. Я помню, что смерть из-за спины никуда не делась, несмотря на мирную жизнь, и даже в течение дня можно сделать что-то хорошее и полезное –вдруг этот день у тебя последний, и тебя запомнят именно по нему.

— Ты часто вспоминаешь Донбасс? И какие обычно картины восстают в памяти? (С какими трудностями сталкиваются солдаты, когда война для них заканчивается?)

— Я сейчас работаю в Москве в «Союзе добровольцев Донбасса». Это общественная организация, которая занимается помощью раненым, семьям погибших, разнообразными юридическими вопросами, возникающими у добровольцев, прошедших Донбасс. В общем, все равно вокруг проблемы, и если не чье-то горе, то беда. Но у нас весь личный состав – добровольцы, прошедшие передовую, понимающие ситуацию изнутри. Так что, Донбасс никуда от меня не делся, тем более что сердце, наверно, где-то там и осталось, среди степей и терриконов.

— И напоследок, какими чертами характера нужно обладать, чтобы находится в зоне вооруженного конфликта? Кому туда точно не стоит ехать?

— В фильме «Битва за Севастополь» про легендарную девушку-снайпера времен Великой Отечественной войны Людмилу Павлюченко есть хороший диалог. Ей говорят – «Война не место для женщин». Она отвечает – «Война не место для трусов». Я с ней согласна.

В прошлом году, летом, была в многострадальной прифронтовой Горловке в ДНР, случайно, на вокзале, встретила знакомого добровольца. Обнялись, разговорились. Рядом с ним стоял местный ополченец, послушал нас и спрашивает – «Да что же вы, российские девушки, тут забыли, куда вас черти понесли?». Я ответила просто. Сколько с той стороны, с Донбасса, бежало от войны взрослых, здоровых, сильных мужиков? Тысячи. А навстречу им ломились защищать людей Донбасса тысячи добровольцев, среди них и девушки. Кто-то же должен был это делать.

Но и те, что сбежали – возможно, правильно поступили. Лучше один храбрец, готовый умереть за идею, чем двадцать трусов, которых заставляют воевать. Я думаю, ополчение в тяжелейших боях выигрывало против превосходящих сил противника – благодаря, в том числе, и этому.

Не нужно бояться ответственности или смерти. Нужно бояться ложных целей и пустой жизни.

Беседовала Екатерина Савина