Алексей Чижов: «Официальное и неофициальное искусство эпохи СВО»

Интервью с Алексеем Чижовым – петербургским современным художником с академическим образованием, с одним из организаторов выставки «АНДЕРГРАУНД Z». Работы Алексея находятся в частных коллекциях России, Англии, Америки.

ТГ-канал — t.me/Somniferum

— Добрый день, Алексей. Расскажите, пожалуйста, немного о себе.

— В 2010 году я закончил академию художеств с дипломом художник-живописец и начал более-менее осмысленную художественную деятельность. В начале темы картин строились вокруг мифологии и психоанализа, а с 2014 года стала привлекать геополитика.

—  Выставка «АНДЕРГРАУНД Z» позиционировалась как «неофициальное искусство». Что для Вас значит «неофициальность» в контексте СВО и сегодняшней России?

— С начала нашего проекта «Время Z» накопилось достаточное количество подцензурных работ. Какие-то не принимали официальные институции по политическим, эстетическим критериям, просто неформатные и неудобные. К данному времени можно констатировать, что официальный канон репрезентации СВО сложился. И более-менее понятно, что в него укладывается, а что нет. За бортом остаются вещи, требующие специального объяснения, слишком жесткие, слишком острые. Какие-то не вписываются эстетически, какие-то не дотягивают профессионально до «нужного уровня», какие-то просто хулиганские 18+.

Хотелось бы добавить, что разделение на «официальное» и подпольное зачастую рассматривается как разделение на подлинное, протестное и фальшивое, ангажированное. Это заблуждение, пропагандируемое многими институциями современного искусства, в том числе государственными. И в нашем случае оно тем более не уместно. На двух этих территориях могут создаваться, искренние вещи.

— Почему для выставки было выбрано именно бомбоубежище? Насколько важно было совместить искусство с такой специфичной локацией?

— Когда решили сделать выставку — это было первое помещение, которое пришло в голову, потому что наш участник, Виктор Забуга, перед тем как уйти добровольцем на СВО выставлял там свои замечательные фотографии, которые снимал когда волонтерил за ленточкой. Это общественное пространство АТС в центре Петербурга, бывшая телефонная станция.  Ну и прикольно, что бомбоубежище под зданием АТС, под землей — андеграундная метафора воплотилась буквально.

—  Вы упоминали параллели с ленинградским андеграундом 80-х. В чем Вы видите главное сходство и главное отличие того андеграунда и Вашего «АНДЕРГРАУНДа Z»?

— Самое главное отличие — наш андерграунд не политический, а скорее эстетический. Мы не против текущей политики власти, выступаем за цели СВО и поддерживаем российскую армию. Но наши художники зачастую используют силы и средства из арсенала современного искусства. А совриск (принятое в арт среде сокращение от современного искусства) в основном заточен против власти как таковой и позиционируется как антиимпериалистический, антиидеологический дискурс. На самом деле он такое же идеологическое оружие, как «права человека», «свобода слова» или «частная собственность». Им только нужно уметь пользоваться, чтобы им же тыкать «уважаемых партнеров».

Российская арт-тусовка в массе своей либеральная. Основной ее символический капитал находится у агентов западного культурного империализма. Да, совсем ангажированных предателей «уехали», но «спящие» бюрократы от культуры продолжают культуртрегерство. Все это вместе заставляет власти относится с настороженностью ко всякого рода свободным арт-радикалам, даже если они и выступают с патриотической стороны.

Поэтому некоторые работы наших художников, не укладываются в сложившийся выставочный формат репрезентации СВО, как когда-то работы советских авангардистов не принимались на официальные выставки. Ну и, наконец, мы на формальном уровне пользуемся наследием художников советского андеграунда. Пример — серия «Хрюкостяги» от анонимных художников с Пушкинской 10, которая заимствует пластический язык Тимура Новикова — культового художника петербургского андерграунда.

—  На открытии был концерт Z-рэпа. Как музыка и перформанс дополняли визуальную часть выставки? Это попытка создать тотальное художественное высказывание?

— На открытиях же принято устраивать перформансы, выступления. Мы решили устроить Z-концерт. Парни качали протестный, панковский контркультурный вайб. Народ танцевал.

—  Выставка собрала более 20 авторов из разных городов. По какому принципу Вы отбирали художников?

— По Z-актуальности и силе высказывания.

—  Как в проекте сочетались работы профессиональных художников и любителей, фронтовиков? В чем ценность такого смешения?

— Я сам удивился, насколько хорошо все работало вместе. Был полный набор современных медиумов, стрит-арт, тотальная инсталляция, реди-мейд, видеоарт, ИИ, арт-объекты, мозаика, живопись. Максимально демократично и без исключений.

—  Расскажите о сотрудничестве с нейросетью для работы «Образ Победы». Технологии ИИ — это новый инструмент для авангарда или угроза кропотливому труду автора?

— Я пока не вижу, как цифра может заменить телесное измерение живописи. Структура имиджей у ИИ довольно ходульная. Нейронка пересобирает уже созданное и сильно усредняет. Но в данной работе Саши Сигалова это как раз играло на руку, помогало изначальной идее. По задумке российские солдаты, как и их предки 9 мая 1945 на Параде Победы, кидали украинские стяги к кремлёвской стене. В одной из генераций солдат, после того как кинул флаг, поднял руку, чтобы перекреститься. Нейросеть где-то «подсмотрела» это непредсказуемое действие, и «божественная ошибка» дала новый смысл.

—  Работа «Царь» Виктора Забуги была отклонена официальными институциями. Как Вы считаете, почему эта работа оказалась такой «неудобной»?

— Она как произведение современного искусства — создает короткое замыкание из смыслов. Почему ВВП вдруг в желто-синих цветах?  Вешать к ней поясняющий текст, ставить объяснителя, рассказывать, как автор потроллил украинцев, а сам, возможно, прямо сейчас, когда вы смотрите на нее, штурмует украинский опорник, конечно, можно. Но всегда есть подозрение, что «доброжелатели» вырежут из контекста, подсветят как надо, пошлют кому нужно, разнесут в соцсети и т.д. Ни один чиновник от искусства не будет так рисковать. Тем более в текущей ситуации.

—  Вы разместили ее в нише с углем из Тореза, создав «алтарную матрицу». Насколько важна для Вас эта сакрализация образов и символов в искусстве о войне?

— Иногда работа сама указывает место где хочет, чтобы на нее смотрели. Так и в этот раз. Думаю, такую компоновку можно рассматривать скорее как рефлексию на тему власти, а не специальную сакрализацию. Ведь это отсылка к алтарности, а не собственно алтарь.

—  На выставке присутствовали работы Акима Апачева. А как Вы относитесь к арт-скандалу в Судже?

— Я в него не вникал. Какие-то матерные слова задели каких-то военкоров? Ну, любая надпись, граффити, трафарет в городской среде по определению вандализм. Если он согласован — то это уже паблик-арт.  Современное искусство часто действует провокационно. Надо знать контекст, время, место действия, месседж и позицию автора. А в позиции Апачева я не сомневаюсь.

— Инсталляция «Повелитель мух» со сбитыми дронами и трафаретами — одна из самых сильных работ. Как родилась эта идея и почему Вы обратились именно к аллегории Голдинга?

— Это одно из тех произведений, которые родились прямо во время подготовки экспозиции. Добрые люди выделили нам сбитые украинские дроны — раскорёженную «Бабу-Ягу», разные FPV. Я решил натрафаретить дронов на стены и потолок, чтобы организовать вокруг них пространство. Так как дроны на трафаретах были маленькие и похожи на мух, вспомнился известный роман Голдинга и его главный символ — голова свиньи. Ну и, конечно, роман хорошо раскрывает генезис одичания. В нем главный герой пытается вразумить группу скачущих товарищей соблюдать социальные нормы, но становится только хуже. Прямо как правительство России пыталось вразумить Украину на протяжении последних 20 лет.

—  Трафарет с Дмитрием Медведевым Вы описываете как передающий «амбивалентный вайбик». Что Вы чувствуете, читая его посты, и как это перевели в визуальную форму?

— Мы в нашей культуре еще не привыкли к такой риторике от высшего руководства. Эта резкая публичная речь от бывшего первого лица, даже при полном согласии с ее содержанием, может вызывать некоторую неловкость у гражданина, привыкшего к обтекаемым и сдержанным формулировкам. И тут образуется смесь наслаждения и стыда, как сказали бы психоаналитики. Поэтому Дмитрий Анатольевич как бы краш и кринж одновременно.

—  Работа Сергея Вэ «Оператор БПЛА» выполнена в мозаике — самом долговечном материале. Почему для образа «цифровой войны» был выбран такой древний медиум?

— Самое простое объяснение — автор мозаичист. Делал мозаики для храмов. Это очевидно повлияло на иконографию образа, который конечно выбран не случайно. Он — знаковый персонаж этой войны и специально изображен по канонам житийной иконы, таким образом современность в ее самом актуальном, эмблематичном изводе теперь надёжно зафиксирована в вечности.

—  Как возникла идея с «Паровозиком из Ромашково», везущим военную технику?

— У автора, Павла Михайлова, был старый вариант, где Паровозик из Ромашково тянул цистерны нефти. Но специально для нашей выставки Павел заменил их на военную технику. Помните – в начале СВО было много съёмок с составами? Наверно, Павел хотел, чтобы снабжение фронта шло без перебоев.

—  Какова была реакция аудитории на выставку? Были ли споры, непонимание?

— Приходили как мы и предполагали в основном zуммеры и богема. Они, конечно, в теме и легко считывают юмор, узнают отсылки, мемы. Были и бумеры с детьми, военные тоже. За три дня, что шла выставка, мы ни разу не получили негатива.

—  Планируете ли Вы продолжение «АНДЕРГРАУНДа Z» в других городах или в другом формате?

— Да, было бы хорошо сквотировать какой-нибудь подвальчик, где-нибудь в столице.

— Проект «Время Z» сегодня объединяет художников самых разных стилей — от неопримитивизма до концептуализма. Есть ли общий эстетический знаменатель у проекта?

— Выставка панковская, поэтому знаменатель больше этический. Это приверженность целям специальной военной операции.

Кстати, не все профессионалы смогли выдать что-то качественно осмысленное, даже после первого года СВО. Тогда как некоторые другие авторы быстро, искренне и оригинально отреагировали на событие. Например, я на третий год войны просил одного исторического живописца и патриота написать что-то для выставки. Он стал говорить, что там нужно сначала обязательно побывать, прежде чем браться за такую тему. При этом у него в мастерской стояли картины про ВОВ, Куликовскую битву и гражданскую войну, там, где он уж точно не бывал. Я не осуждаю. Кому-то нужна дистанция. И для многих происходящее это слишком серьезная травма, которая еще не дошла до осознания. Но все же вспомним Дейнеку и его великую «Оборону Севастополя». 

—  Как изменился проект «Время Z» от его начала в 2023 году до выставки в Тарусе в 2025-м? Как эволюционировали его темы и язык?

— Подтянулись профессионалы, академисты. Традиционная живопись — очень неповоротливый медиум, который не всегда оперативно реагирует на вызовы. Картина может с момента задумки делаться год или несколько лет. Я отслеживаю выставки-просмотры в академии Репина. И на них стало больше появляться интересных композиций по теме. А сюжетов и фактуры сейчас в избытке.

—  Как Вы работаете с художниками, которые прямо с выставки уходят на фронт (как Виктор Забуга)? Как война меняет их творчество?

— Виктор только недавно вернулся. Надеюсь, мы скоро увидим его новую выставку.

—  На выставке в Тарусе Вы представили работу Народного художника России Элеоноры Жареновой, свидетельницы ВОВ. Что дает такое соединение взглядов из разных эпох?

— Да, у нее “окопная” серия графики про донбасское сопротивление выставлялась в нашем проекте в Тарусе и в Калуге. К сожалению, она умерла в июне, этим летом. Удивительно, что такой пожилой, заслуженный автор в свои 92 года мог так живо откликаться на современную повестку, как не все молодые. Возможно, опыт тут многое объясняет. И, конечно, ее взгляд — свидетельство правды и связи событий. Там, где для нас разрыв — для людей старшего поколения повтор и следствие.  Ведь и многие русские люди с Донбасса воспринимают эту войну как продолжение Великой Отечественной войны. Если есть сомнения, что эта связь существует — посмотрите графику Жареновой с нашей выставки.

—  Вы выступаете и как куратор, и как художник. Что для Вас первично?

— Художник. Кураторствовать пришлось, так как все кругом боялись делать выставки на эту тему даже спустя год с начала СВО. Работы были, хоть и не так много. Нужно было все собирать и организовывать. Поэтому мы собрались втроем — Александр Сигалов, Арсений Штейнер и я. И, не смотря на сопротивление, (в глазах чиновников виден был страх при упоминании этой темы), стали делать. Под первую выставку арендовали помещение за свой счет.

—  Ваша работа «Птичник» основана на стримах с FPV-дронов и отсылает к «Angry Birds». Как Вы пришли к такому геймифицированному взгляду на войну?

— Это война так эволюционировала, а я просто фиксирую ее обобщенный портрет через свою мифологию. Фигура дроновода, безусловно, стала знаковой. Солдаты называют дроны «птичками», а дроноводов «птичниками». Могу рассказать, почему там разлетаются именно попугайчики. Моя девушка прислала году в 2016-м новость, где индийские попугаи объедают плантации мака в Индии и Пакистане. Тогда же шла выставка нашего великого баталиста Верещагина. В голове сложился образ, и я написал «Апофеоз гибридной войны» — реминисценцию на его «Апофеоз войны».  Так началась военная серия картин «Новый порядок». Просто пример того, как художник не расстается с образами годами, и они кочуют из картины в картину.

—  Расскажите о Вашем портрете Даши Дугиной, представленном на «Времени Z».

— Я не был знаком с Дашей. Но многие мои друзья с ней общались. Когда случилась трагедия, через короткое время мне позвонил друг и попросил сделать ее портрет для трафарета, чтобы они с группой энтузиастов «бомбили» ее образ в Москве. Я включился. Это был мой первый стрит-арт.

— Война порождает новый визуальный язык — образы дронов, кибер-единорогов, «Хрюкостяг». Как художнику успеть за этим стремительным рождением новых символов?

— Нужно следить за новостями и сопереживать. Просто есть художники, которые уходят в себя, лелеют внутренний мир, не могут с ним расстаться, считая, что работают для вечности. Это довольно частое явление. Но самое смешное, что такой эскапизм поразил и нынешнее российское современное искусство, которое по определению обязано реагировать на происходящее. И это хорошо говорит о его здоровье.

— Какова, на Ваш взгляд, роль художника в военное время? Он — летописец, проповедник, пропагандист, терапевт?

— Искусство всегда так или иначе что-то пропагандирует. Даже самая банальная инсталляция из хрусталя в советской стенке транслирует определенный образ жизни, представление о благополучии и статусе.

В этом смысле у художника может быть, пафосно выражаясь, социальная миссия, чтобы обыватель иногда отрывался от грез о своем мещанском счастье на что-то более важное. Но искусство не только про политику, но и про терапию. Советская хрустальная люстра, которая снова стала модным предметом у зуммеров, может потенциально немного украсить, осветить мрак и тяжесть существования. В интернет-сленге есть словечко «копиум». Означает дурацкие аргументы, которыми человек заедает какую-то свою неудачу, отгораживается от травмирующей реальности. Вот таким «копиумом» от искусства сейчас и торгуют современные ярмарки и галереи.

Лично мне показалось необходимым оставить мастерскую и выйти с Z-искусством на улицу. Не хотелось отдавать ее соевым «нетвойнистам» и подобной протестной шушере.

— Есть ли место для рефлексии, сомнения, изображения ужаса войны в рамках патриотического искусства?

— Да, мы помним же советские фильмы про ВОВ. Снафф с камер дронов уже никого не цепляет и не шокирует. А история на картине или в кино, рассказанная по законам искусства, продолжает эмоционально цеплять.

— Как Вы оцениваете реакцию западного арт-сообщества на российское искусство последних лет? Возможен ли сегодня диалог?

— Не отслеживаю западное искусство с начала войны.  Искусство сбежавших тоже. То, что вначале доносилось через запрещенные сети — ужасно сделанный треш. Даже те, кто казался здесь вредным, но талантливым — там поглупели. Думаю, большинство из них творчески самоубились. Туда им и дорога.

—  Что сегодня происходит в художественном комьюнити? Разделилось ли оно на тех, кто «за» Родину и СВО и тех, кто «против»? Есть ли какое-либо противостояние одних и других? Синдром отмены?

— Конечно. Основные линии раздела прошли уже в 2014-м году. Меня многие «забанили» уже тогда. В 2022-ом все окончательно поделились на нацпредателей и патриотов. К сожалению, в арт-среде, особенно среди бумеров, предателей оказалось больше. Много таких, кто кулуарно, на словах, топил за Россию, а по факту оказался малодушным и без стойких убеждений. Само собой хорошо себя чувствует жирная прослойка «ждунов».

—  Как строится работа в кураторской группе с Александром Сигаловым и Арсением Штейнером?

— У нас каждый на своем фронте. Бывает, спорим. Но точно можно сказать, что без кого-то одного проекта бы не случилось.

—  Как Вы видите будущее русского искусства после завершения СВО? Какие темы и формы выйдут на первый план?

— Тема этой войны, которую основные институции совриска сейчас за километр обходят стороной, войдет в искусство надолго. Как всегда — будет много всякого заказного китча разной степени качества и профессионализма, но будут создаваться и глубокие, сильные вещи.

— Что бы Вы пожелали сегодня всем жителям России? Тем, кто отстаивает право на существование нашей страны на передовой, тем, кто только учится этому и просто мирным жителям?

— Победы, конечно. Нам нужно выиграть эту войну.

Мария Коледа