Игорь Малышев: «Русскую культуру должны развивать те, кто готов здесь жить»

Интервью с Игорем Александровичем Малышевым – известным российским писателем, поэтом, публицистом, и музыкантом, членом «Союза 24 февраля».

— Здравствуйте, Игорь Александрович. Расскажите, пожалуйста, немного о себе.

— Писатель, поэт, инженер атомной отрасли. Написал с десяток книг («Лис», «Дом», «Номах», «Театральная сказка» и т.д.) и некоторое количество стихов. Полсотни публикаций в российских «толстых» журналах, финалист всего на свете: «Большой книги», «Ясной Поляны», «Русского Букера», Волошинского конкурса и т.д.

— Как Вы стали частью «Союза 24 февраля»? Что Вас побудило присоединиться?

— Там состоит много моих знакомых, убеждения и мысли которых я вполне разделяю. Культурное, да и не только культурное, пространство России нуждается в переменах. Как говорил один, увы, иноагент: «Пора вернуть эту землю себе».

— Какие цели ставит перед собой «Союз 24 февраля» и как они соотносятся с Вашими личными убеждениями?

— Цели простые: «Жила бы страна родная и нету других забот».

— В декларации Союза говорится о «культурной безопасности страны». Как Вы понимаете эту концепцию?

— Российскую культуру должны развивать те, кто любит свою страну, кто готов с ней оставаться и в горе, и в радости, и в военное, и в мирное время. Люди с двойным гражданством, как показала практика, в большинстве своём рассматривали Россию как территорию «свободной охоты», а не страну, где они и их дети готовы жить до конца дней своих. Соответствующие культурные нарративы они зачастую и насаждали: пренебрежение к русскому народу, истории нашего государства, и т.д. Единственный из сбежавших, о ком я жалею, это Борис Гребенщиков. По всем остальным плакать точно не стану.

— В декларации упоминается «новый отечественный эпос». Что он должен в себя включать?

— Страна пережила коренную ломку сознания в конце 80-х; в дикие 90-е оказалась на грани распада, но выжила. Сейчас мы втянуты в братоубийственную, гражданскую, по сути, войну. События глобальные, трагические, и в должной мере пока не осмысленные. Ожидающие своих толстых и гомеров. И, я очень надеюсь, что писать этот эпос будут, опять же, отнюдь не люди с двойным гражданством.

— Какие конкретные инициативы Союза Вам наиболее близки?

— Мне близки любые инициативы, которые выводят культуру из-под диктата рынка. Концепция «то, что не продаётся, пусть выживает, как хочет», а именно она лежит в основе рыночного подхода, убийственна для культуры.

— Как Союз взаимодействует с государством? Ожидаете ли Вы поддержки от властей?

— Наш Союз не узаконенная организация, а содружество писателей и поэтов, объединённых общим мировоззрением. Он не имеет юридического лица или какого-либо закреплённого статуса. Соответственно, ни о какой помощи от государства, грантах, субсидиях и пр., речи быть не может. Союз вырабатывает некие инициативы и пытается донести их до государственных структур, влияющих на ситуацию. Услышат — прекрасно. Нет – мы в любом случае останемся на наших позициях.

— Вы пишете и прозу, и детские книги. Какое направление Вам ближе?

— Мне одинаково близко всё, что я делаю: и проза, и стихи, и драматургия.

— Как Ваша инженерная профессия влияет на литературное творчество?

— Очень мало. У меня есть всего один или два рассказа, связанных с работой и атомной энергетикой.

— В Ваших произведениях («Номах», «Лис») есть исторические и социальные темы. Почему именно они Вам интересны?

— «Лис» — повесть о лесном существе, она малоисторична и, скорее, антисоциальна. А вот «Номах» — роман о Несторе Махно и Гражданской войне и вполне соответствует этим определениям. Почему я написал именно об этом? Наверное, потому, что большую часть жизни прожил в контексте гражданской войны. Уже во второй половине восьмидесятых в деревню моей бабушки в Липецкой области начали приезжать русские беженцы из Узбекистана и Казахстана.

Приезжали всё бросив, с минимумом вещей. Когда мы спрашивали, почему они уехали — отвечали, что «братские народы» начали их резать. В прессе тогда эти моменты замалчивались, у нас же «дружба народов» и пр. Поэтому подобные известия стали для меня в определённой степени шоком. А потом были Карабах, Приднестровье, война в Таджикистане, путч 91 года, расстрел Белого Дома, Чечня, снова Чечня… Войну с Грузией и текущий конфликт с Украиной я воспринимаю как продолжение всё той же, начавшейся в 80-е, гражданской войны. Наверное, отсюда, из этих накопленных ощущений и вырос «Номах».

— Вы публиковались в «Новом мире», «Москве». Как изменилась журнальная литература за последние годы?

— Я не очень внимательно слежу за тенденциями нашей литературы. Конечно, по мере сил читаю современников, но не могу сказать, что чутко держу руку на пульсе.

— В 2022 году Вы подписали письмо в поддержку СВО. Как война повлияла на Ваше творчество?

— У меня мало текстов непосредственно касающихся СВО. Пусть я и был пару раз в Донецке и Луганске, но всё же достаточно далеко от зоны боевых действия. Война повлияла, возможно, на каком-то глубинном уровне. Добавила тревоги, понимания насколько хрупок и иллюзорен наш мир, что в любой момент он может разлететься на куски.

— В Союзе говорят о «фронтовой прозе». Планируете ли Вы писать о СВО?

— Пока нет. Для этого надо побыть в гуще событий. И не день, не два, а значительно дольше. Максимум, на что я в данном случае решусь, это небольшие зарисовки, основанные на личных впечатлениях от поездок в «новые регионы» или рассказах знакомых, прошедших войну.

— Вас включили в санкционные списки Украины. Как это повлияло на Вашу жизнь и творчество?

— Не заметил влияния. Значит — никак.

— В Союзе критикуют «нейтралитет» литераторов. Как Вы относитесь к тем, кто не высказывается о СВО?

— Нейтрально. Есть люди действительно не от мира сего, живущие в «башне из слоновой кости». Гораздо хуже, когда человек тихо, по капле, цедит ненависть, при этом не делая резких заявлений, стараясь «и невинность соблюсти, и капитал приобрести». Вот эти «шептуны» и вызывают самое резкое неприятие. Такое же, впрочем, как и патриоты за деньги.

— Как Вы относитесь к эмигрантским авторам, критикующим Россию?

— Однозначно: если человек бросил родину, родина должна забыть о нём. Дело в том, что у эмигрантов часто включается «турбопатриотизм неофита». А этот психологический феномен предусматривает истерическое обожание новой родины и столь же истерическую ненависть к прежней. Не вижу смысла прислушиваться к голосам людей, чья «оптика» и восприятие подверглись столь мощному искажающему воздействию.

— Как, по Вашему мнению, изменилось российское общество за три года СВО?

— Оно стало трезвее смотреть на мир. Да, раскол в обществе углубился, но при этом здоровая часть, ядро нации, надеюсь, стали плотнее.

— Как Вы относитесь к цензуре в литературе? Где грань между контролем и свободой творчества?

— Я за то, чтобы расцветали все цветы. А единственным цензором пусть будет Уголовный кодекс.

— Какие книги, на Ваш взгляд, должны быть в школьной программе сегодня?

— Меня вполне устраивала советская школьная программа. Из современников добавил бы туда Сашу Соколова, Прилепина, Крусанова, Проханова… Наверняка кого-то ещё, если подумать.

— Вы играете в рок-группе «Лес». Как музыка влияет на Ваши тексты?

— Музыка и литература действительно как-то связаны. Но это уровень тонких материй, тут так сразу и не скажешь, как оно работает. Вообще, надо сказать, что достаточно много современных авторов так или иначе связаны с музыкой: Крусанов, Прилепин, Садулаев, Сенчин, Бояшов, Елизаров… Это только те, о которых я точно знаю.

— Какие книги Вы сейчас читаете? Кто из современных авторов Вас впечатляет?

— Я уже упомянул выше ряд авторов, творчество которых мне интересно. Добавлю Сергея Шаргунова, Даниэля Орлова, Алексея Иванова, Виктора Пелевина, Евгения Чижова, Сергея Носова. Простите, если кого забыл.

— Ваша книга «Сказания о нартах» объединяет эпосы народов Кавказа. Почему Вы выбрали именно это направление?

— Некоторое время назад, по предложению издательства «Лимбус Пресс», я сделал прозаическое переложение германской «Песни о нибелунгах». Опыт оказался успешным, и вскоре последовало предложение сделать в подобном ключе «Сказания о нартах». Честно говоря, до этого я был мало знаком с кавказским эпосом, хотя сказки народов СССР и мира в детстве читал в товарных объёмах. «Нартиада» в процессе чтения влюбила в себя, работал я с интересом. Результат сейчас можно найти на книжных полках.

Если не читали — рекомендую. «Нартиада» — удивительный эпос, чрезвычайно обширный и многогранный. Тут есть и космогонические мифы, и сказания о героях, и психологические этюды, и весьма скабрезные побасенки, и волшебные истории, трагедии, комедии, бытописания… Для любого возраста и на любой вкус.

— Рассказ «Железная леди» экранизирован студентом ВГИКа. Как Вы оцениваете эту интерпретацию? Доверяете ли молодым режиссёрам свои тексты?

— У меня экранизировано два рассказа. Студент режиссёрского факультета ВГИКа Артём Исмаилов сделал по ним короткометражки «По ту сторону стекла» и «Последнее сообщение». По-моему, весьма крепкие работы. Кроме того, даже на примере двух работ, заметно, что Артём уверенно прогрессирует. Надеюсь, его ждёт счастливая кинематографическая судьба.

— Вы заняли второе место в конкурсе памяти Астафьева. С каким рассказом в нем участвовали?

— Это небольшой рассказ о мирном населении, оставшемся на оккупированных территориях во время Великой Отечественной войны. Он называется «Тот» огонь». Вышел в журнале «Новый мир» №5, 2024.

— Вы говорили о важности малоизвестной русской литературы, например, Пимена Карпова. Кого ещё из «забытых» авторов стоило бы перечитать?

— Артёма Весёлого обязательно стоит прочитать: «Россия, кровью умытая», «Гуляй-Волга». Всеволод Иванов – замечательный писатель. Он довольно давно пребывает в густой тени, но его «Цветные ветра» и «Партизанские повести» совершенно великолепны.

— На Книжном салоне-2025 Вы участвовали в четырёх событиях, включая детскую площадку и поэтический батл. Какое из них запомнилось больше всего?

— Конечно, поэтическое выступление: Санкт-Петербург, Дворцовая площадь, открытая сцена, солнце, ветер… Такое не забудешь.

— Как Вам атмосфера Петербурга в сравнении с Москвой на «поэтическом батле»? Есть ли разница в восприятии литературы?

— В Москве после выступлений ко мне нередко подходили зрители, что-то говорили. Здесь как-то обошлось без обратной связи. Но, возможно, просто повлияло окружение: Генеральный штаб, Зимний дворец, Александрийская колонна… Не до лишних слов и эмоций.

— Каким Вы видите будущее русской литературы и России в целом?

— Боюсь, оно будет трудным. Дело идёт к большой войне.

— Вы написали о том, что слово «война» в выступлении президента – это определенный знак. Кому и какой?

— Всем нам. И знак этот о том, что всё очень и очень серьёзно. Прятаться за аббревиатурой «СВО» скоро не получится. Европа планирует перевести свою промышленность на военные рельсы к 2026-2027 году. Вот тогда, по моему разумению, всё по-настоящему и начнётся.

— Что бы Вы пожелали всем тем, кто сейчас находится в зоне СВО и тем, кто ждёт своих родных и близких дома?

— Тем, кто на СВО, вернуться с победой, тем, кто ждёт дома, дождаться.

Мария Коледа